Галина Шестакова - Варькина родня

– Немножко, – прошептала я, – она, видишь, какая полезная!

– Девки, – прабабка наклонилась над голбцом, потеряв всякое терпение дождаться нас, – кыш оттудова, окоянные! Застудитесь с жары!

Мы нехотя вылезли, расправили под строгим взглядом прабабки половики.

– Ну вот обед сготовила, несите Саше.

– Это деду, – опять объяснила я Панаме сложные родственные связи. – Сегодня наша очередь коров пасти, дед с самого утра все деревенское стадо угнал к реке.

Вся деревня пасет по очереди. Сколько на дворе скотины, столько дней и пасешь. Одна корова – один день, корова и коза – два. Очередь неспешно движется от двора ко двору. Утром буренок выгоняют из хлевов, они долго и протяжно мычат во влажное утро и неторопливо собираются в стадо. Рядом семенят козы, овцы, сзади важно идут деревенские пацаны в телогрейках с отцова плеча, в тяжелых кирзачах и с кнутом. Обязательно с кнутом. На нас, городских малявок, посматривают свысока, по-мужицки сплевывают в пыль на дороге, щелчком пытаясь поправить сползающую на глаза кепку. Нас дед одних не пускает пасти, мы, городские бестолочи, с братьями, годимся только в подпаски. А я и вовсе – обед отнести.

Добравшись до деда и отдав ему корзину с едой, мы стали рвать букеты из колокольчиков, ромашек и плести венки.

– Так, девки, – дед сказал это сурово, но глаза его улыбались, – раз вы вдвоем, покараулите за меня. У меня дела в деревне, и поем по нормальному, дома.

Дед вручил мне кнут и напялил на голову кепку. Забрал корзину и ушел. Мы, поделив поровну богатства, – кепку мне, кнут Панаме – гордо расхаживали между коров, стараясь ненароком не попасть в сандалиях в теплую коровью лепешку. Отмывай потом в реке Бабке, и в мокрой сандалии до дома шлепай, снова измазав ее в пыли. Знаем, ходили уже так. В мокрую сандалию набивается песок, мелкие камушки, и идти становиться невозможно. А босиком и вовсе не дойти. Как только деревенские бегают?

Рассматривали коров, так близко – чуть-чуть страшновато. Они большие, мирные и сосредоточенно жующие. Пытались отыскать свою буренку и вредную козу. Я рассказала Панаме про свое родео на козе, и она мне немного позавидовала. В доказательство показала зеленочные отметины на ногах. Жалко, телят нет. Пока они маленькие и глупые, пасутся рядом с домом, на привязи, а подросшие бычки и коровки уже в стаде. Они любопытные, толкали нас мокрыми носами, мычали. Коровки, поняв, что у нас нет ничего интересного, важно разворнулись и ушли под присмотр старших постигать науку переработки травы в молоко. У них дело.

Бычки-разгильдяи уже наелись травы, у них чесались новенькие рога, им хотелось развлечения. Задумчиво пожевав мое платье, самый любопытный бычок долго смотрел на нас, видимо, раздумывая, а годимся ли мы для этого. Решив, что годимся, он, коротко мыкнув, пошел в наступление. Ни кепка, выставленная на манер щита, ни кнут не были восприняты за серьезное препятствие. Мы дружно завизжали и побежали, что от нас и ожидал бычок. Он обрадовался и размеренно двинулся за нами. Пометавшись по поляне, мы с Панамой кинулись к кустам, очень надеясь спрятаться за ними. Но крик и визги выдали наше расположение, а кусты не представлялись бычку непреодолимым препятствием. Он двигался за нами неумолимым тараном.

– На черемуху! – скомандовала я, отбиваясь кепкой.

Обдирая коленки, мы залезли на черемуху. Она была не очень толстой, поэтому хорошо раскачивалась в такт нашим движениям и ветру. Кое-как устроились в развилках, стали ждать. Бычок тоже. Ходил кругами вокруг черемухи, пробовал на ней рога и мычал, возмущаясь, что так восхитительно начатая забава была прервана быстро и не интересно.

Дед нашел нас на той же черемухе часа через полтора. Мы все измазались в ягодах, но дождались спасения. Разговор с бычком был короткий, дед пихнул его рукой, грубовато сказал:

– Пшел отсюда, поганец!

И бычок ушел. Нас сняли с дерева, отобрали кепку и кнут и отправили к прабабке Дуне, залечивать раны.

Дача у нас старинная. Надел дед получил еще в пятидесятые, когда только стали, собственно, дачами и обзаводиться служащие УВД. Пожарная охрана тоже относилась к этому же ведомству, и пожарным тоже выделили девять участков. У нас был участок номер два. У самой реки Сылва. Приехали первые девять человек и стали отмерять себе участки, но о такой мелочи, как складной метр, никто не подумал. Все друзья, все вместе работают, поэтому складные метры – это условность. Участки отмеряли шагами. Расположены они были на склоне, ширина шага менялась в зависимости от наклона, и все участки получились разные. Но это обнаружилось потом, почти через сорок лет. Мы всегда были уверены, что у нас шесть соток, но только бабуля удивлялась, почему у соседей сверху помещаются баня и две теплицы, и намного больше яблонь и кустов, чем у нас, но особенно не переживала об этом. А через сорок лет приехал хмурый дядька с метром, перемерил наши склоны и сообщил, что у нас три с половиной сотки, а у соседей – вожделенные шесть. Бабушка расстроилась, всплеснула руками, но потом сказала: «Да и ладно, работы меньше». Зато у нас – выход к реке, это лично для меня всегда было важнее.

И потом здесь все совсем по-другому, не так, как в деревне. Здесь дорожки вымощены плитами известняка, которые дедушка возил на лодке с другой стороны Сылвы. Слово «грядки» не применяется, здесь клумбы, которые бабушка любовно огораживала бутылками (их собирали после своих посиделок с друзьями дети), и красивыми белыми камнями, которые привозил дед. И на клумбах растет то, что и положено, – цветы. Никакие деревенские морковки, капусты и прочие глупости не выращивались. Я знаю названия всех цветов, кустарников и деревьев– причем как русские, так и латинские – растущих на участке. Я живу в окружении ботаников.

На веранде стоял старинный круглый стол, за которым собиралась вся большая семья по выходным. А в будние дни только мы: бабуля, дед и я. К завтраку было принято выходить умытой, причесанной и прилично одетой. К этому моменту необходимо заправить кровать, справившись со многими сложными вещами: расправить кружевные подзоры под покрывалом, взбить подушки и накрыть их кружевными белоснежными накидками, красиво разложенными на правильно выстроенную горку. Морока, на мой детский взгляд. В деревне я только в обед могла вспомнить, что не чистила зубы, и это никого особенно не волновало, главное, что ребенок был накормлен и здоров. Здесь, у бабули, не забалуешь. Накрывать стол и то проблема. Из старинного вишневого буфета извлекалась посуда: тарелки, подтарельники, ножи, вилки, чашки, блюдца, ложки, вазочки с вареньем, нож для масла, розетки для варенья… И это только для завтрака! Но мне нравилось, как пахло в буфете: вареньем и ванилью. Этот запах я до сих пор поддерживаю в вишневом буфете, который живет теперь у меня дома. После завтрака посуду мыли, натирали льняным хрустящим накрахмаленным полотенцем и отправляли обратно в буфет.