Борис Бондаренко - Потерянное мной

– Устали?

– Да нет, что ты...

– А то ложитесь, отдохните.

– С чего мне уставать? Я же не работала. А вот ты с утра на ногах.

– Ну, я привычная, – как-то снисходительно объяснила Верочка и ушла в дом.

«Все-таки что она думает обо мне? А Коля? Кто я для них? Неужели только заезжая гостья? А ведь похоже, Что так и есть... Уедешь – и забудут они о тебе. А, собственно, почему они должны помнить о тебе? Разве сама ты не забыла о них?»

Вышел Коля, положил ей на плечо тяжелую горячую руку.

– Что, сеструха, грустишь? Это ты зря. Нынче веселиться надо. Глянь, вся деревня гуляет. Скоро опять такая работа пойдет, что всем чертям тошно станет. Я раз во время уборки двадцать восемь часов с трактора не слезал. Напарник мой скопытился, а заменить – некем. Сам председатель на своем «козле» прискакал: Коля, уважь, хлеб горит. Коля, конечно, уважил – попил водички да снова рычагами ворочать. Как в сон начнет кидать – я бегом к речке, побултыхаюсь минут пяток – и опять вкалывать. А потом часика три покемарил – и опять пошла-поехала. Я ведь универсал – и на тракторе, и на комбайне, и на машине могу. Надо будет – и на самолете полечу! – и Коля сам засмеялся на свое хвастовство. – А что? То же колесо вертеть, только по-другому. Ух, духотища! – шумно выдохнул Коля: – Дай-ка твоих заграничных попробовать.

Ольга дала ему сигареты, Коля старательно попробовал дым, подержал его в легких, одобрил:

– Ничего сигаретка, не дамская, но все равно слабовата.

Стоял он рядом с Ольгой – сильный, веселый, пахнущий крепким потом, – и она подумала: «А ведь ему действительно хорошо живется... Пожалуй, лучше, чем тебе». И уже не казалось ей странным, что Коля так весел и доволен, хотя пошла всего вторая неделя после смерти матери, – она поняла, что дело не в его черствости и забывчивости. В этой забытой ею жизни, неразрывно связанной с природой, землей, хлебом, работой, отношение к смерти тоже было другим – более простым и естественным. Вероятно, в те осенние месяцы, когда Коле сказали, что состояние матери безнадежно, он уже примирился с ее смертью. Ему надо было думать о живых, работать – много работать. И он умел работать, умел веселиться, умел жить. И вряд ли ему хочется чего-то другого, ведь в этой жизни он чувствует себя хозяином, уверенно стоящим на ногах, и его, наверно, не страшит будущее...

– На танцы пойдем? – спросил Коля.

– Можно и пойти, – согласилась Ольга. Танцевать она конечно не будет, но почему бы не посмотреть? Можно ведь уйти в любое время...

– Верка, тащи мой парадный балахон! – весело заорал Коля. – Плясать пойдем!

Ольга переоделась, и, когда вышла, Коля восхищенно уставился на нее и зацокал языком.

– Вот это да! Маш, глянь, какая у меня сеструха! Ну, берегись, деревня! Все парни нынче твои будут, а уж девки на тебя зубок поимеют, будь здоров!

«Балахон», в который облачился Коля, оказался новым бостоновым костюмом. Ботинки тоже были новые, скрипучие, а наряд довершала серая клетчатая кепка, лихо сдвинутая на затылок, и выглядела она особенно нелепо с этим темно-синим костюмом.

– А зачем тебе кепка? – спросила Ольга.

– Кепка? – озадаченно спросил Коля, снял ее и повертел в руках. – А что, плохая?

– Не плохая, но зачем она тебе? Тепло ведь.

– Это верно. Дак ведь все носят... По-твоему, не надо?

– Конечно. И по цвету она не очень подходит.

– Ну и черт с ней.

Коля швырнул кепку на кровать и скомандовал:

– Армия, за мной! – И строго сказал Верочке: – А ты, это самое, зря не суетись, лучше ляг да отдохни. Ничего не убирай, мы придем – еще гулять будем.

– Иди-иди, сама знаю, что мне делать.

Танцы собирались на утоптанной до звонкой каменной твердости площадке около клуба. Из широкого белого горла подвешенного к столбу «колокола» неслась хриплая мелодия немилосердно заезженной «Рио-Риты». Бросалось в глаза, что девушек гораздо больше, чем парней, да и парни все молодые, почти мальчишки.

Ольга сразу убедилась, что Коля личность в деревне популярная – его сразу заметили, подходили здороваться, куда-то позвали. Ольгу окидывали внимательными, изучающими взглядами, но разговаривали с Колей так, словно рядом с ним никого не было. Машу сразу позвали подруги, и Коля вертел головой, мялся – он явно не знал, как быть с Ольгой, надо ли знакомить ее с ребятами. Ольга пришла ему на помощь, тихо сказала:

– Ты не обращай на меня внимания, иди. Я ведь танцевать не собираюсь, немного побуду и вернусь домой. Иди, иди, – и она легонько подтолкнула его.

– Ну, смотри, это самое... Если что – я поблизости буду.

– Ладно, иди.

И Коля ушел. Ольга стояла под деревом, ловила на себе любопытные взгляды – и пожалела, что пришла сюда. Не взгляды смущали ее – любопытство односельчан было вежливым, неназойливым. Но что тебе делать здесь? Не веселиться же, в самом деле, ты пришла сюда... А зачем? Взглянуть на свое прошлое? Вспомнить, как в редкие свободные вечера длинноногая девочка Оля прибегала сюда послушать музыку, перекинуться словом с подругами, постоять у забора, ожидая, когда ее пригласят танцевать... Стоять долго не приходилось – ты и тогда уже была красивой, девочка Оля, и хотя ребят в деревне всегда было меньше, чем девушек, тебя охотно приглашали, и мозолистые руки парней, уверенных в своей необходимости и незаменимости, жгли твою спину сквозь тонкий дешевенький ситец... Эти руки всегда стремились притянуть тебя поближе – нетерпеливые горячие руки рано повзрослевших парней, грубые мозолистые руки обхватывали твою спину почти так же, как они привыкли браться за черенок лопаты и ручку топора, но ты всегда держалась на расстоянии и вовремя сбрасывала с себя эти руки, если они начинали позволять себе слишком многое... Наверно, ты тогда уже решила, что твое тело не для этих мозолистых рук и не парень в кепке и выпущенным на лоб чубом станет твоим мужем... Ведь ты уже догадывалась, что эти парни останутся здесь, а ты уедешь – пока только в Селиваново, а потом... О, потом будет другая жизнь – великолепная, интересная, значительная... Но эта жизнь маячила где-то в туманном розовом будущем, а пока приходилось довольствоваться тем, что есть – шипящими ритмами вот этой самой «Рио-Риты», только не было тогда широкогорлого ревущего «колокола», был старенький патефон с выщербленной заводной ручкой, и Мишка-гармонист в перерывах между «Рио-Ритой» и «Брызгами шампанского» наигрывал бесконечный «Истамбул». Мишка (а где-то он сейчас?) считал себя выдающейся личностью, он являлся на танцы с опозданием, кто-нибудь из ребят почтительно нес его трехрядку, и он основательно и долго усаживался, пробовал мехи и заводил «Истамбул». Наверно, он играл и что-то другое, но запомнился только «Истамбул». Время от времени, чтобы напомнить о своей значительности, Мишка переставал играть, тяжело отдувался, всем своим видом показывая бесконечную усталость, и тогда девушки должны были просить его сыграть еще, и Мишка, немного поломавшись, всегда соглашался и мог играть много часов подряд... А сейчас ревет «колокол», к «Рио-Рите» и «Брызгам шампанского» прибавились десятки других пластинок, но все равно «Рио-Риту» ставят чаще всех, и танцуют ее точно так же, как танцевали десять лет назад – шаг вперед, два в сторону. Точно так же танцевали и другие танцы, даже вальс – шаг вперед, два в сторону... Годы прошли, а «Рио-Рита» осталась... И веселье – тоже... Да, им весело, не то что тебе... А тебе-то почему невесело, девочка Оля? Не потому же, в самом деле, что здесь все слишком просто... Ведь тебе не очень-то весело и в Москве, а уж там к твоим услугам вся мощь сверхсовременной индустрии развлечений, от самых утонченных – театры, балет, концертные залы – до более примитивных – мюзик-холл, богемные попойки, полупьяные вечера в пивных барах, плавающих в сигаретном дыму, где никто не посмотрит осуждающе на чьи-то обнаженные почти до бедер ноги... А тебе все равно невесело... Почему? «Будь ты проклята!» – вдруг вспомнила она и усмехнулась. Если бы ты была суеверна, ты наверняка подумала бы, что проклятие матери сквозь годы преследует тебя. Но ты не суеверна... Ты не веришь ни в бога, ни в дьявола, ни в чох, пи в сон... Ты архисовременная интеллектуальная девица с элегантно торчащей во рту сигаретой – а сигарета тебе очень идет, по этому поводу ты выслушала десятки комплиментов, – ты знаешь толк в винах и коньяках, можешь сбацать твист, оценить пикантный анекдот, знаешь кучу таких песен, которые никогда не передаются по радио, – но почему тебе невесело живется? Почему ты разучилась радоваться многим простым вещам – солнечному дню, заслуженному отдыху, молодости, своей красоте, наконец? Ну вот, смотри на свое прошлое и радуйся, что тебе удалось вырваться из него... Радуйся, девочка Оля, ведь ты добилась всего, чего хотела... Ой ли? Ладно, хватит на сегодня, пора идти... Да, пора было уходить. Она была здесь явно лишней и даже Коле мешала – тот поминутно оглядывался, отыскивал ее глазами и чувствовал себя стесненным. Ольга уже хотела позвать его и сказать, что уходит, как Коля сам подошел к ней с какой-то девушкой.