Владислав Крапивин - Давно закончилась осада…

Случалось, что Фрол в сердцах обещал приятелям:

— Вот окончу школу, определюсь в мастерские и сразу заведу отдельное жилье. А то и раньше уйду, наймусь на шхуну юнгой, буду ходить в Азовское море, возить табак да арбузы…

Но все знали, что из дома он не уйдет, пока не вырастет его сестренка. Ей сейчас был третий год. Фрол сестренку любил, возился с ней как нянька, рассказывал сказки про Дубровского и совсем тогда не похож был на вожака мальчишечьей компании…

Федюню дед Евсей Данилыч приучал к хитростям корабельной постройки, а Савушка один, без брата, гулять не ходил.

А Поперешный Макарка помогал матери-прачке. Носил вместе с ней по квартирам чиновников выстиранное белье. Хоть и упрямился по причине своего характера (не мужское, мол, это дело со всякими тряпками возиться), да много ли поспоришь, если у маменьки всегда веревка под рукой! Как сложит в четыре раза да ка-ак…

В середине февраля случилась еще одна напасть. Объявился хозяин разбитого дома, где был погребок. Старый боцман Гарпуненко. Приехал из Керчи и заявил, что будет заново подводить под крышу дом, чтобы помереть в родном гнезде. Решение, конечно правильное, да только ребятам пришлось, прихвативши имущество, выметаться из обжитого помещения.

Саша, будучи близкой знакомой Настеньки и Маркелыча, поделилась с ними ребячьей бедой. Маркелыч тут же сказал, что, ежели возникла такая несуразная обстановка, пускай вся команда собирается у него в сарайчике (где он прятал вторую мортиру). Настенька, добрая душа, не спорила, только просила следить за печкой, чтобы не спалить все подворье. Саша сказала про это Коле, а он объявил остальным. Компания радостно вселилась в каменный «кубрик» и устроила новоселье. Но после встречаться там часто не удавалось…

Зато с Сашей Коля виделся постоянно. Почти каждый вечер. Может быть, Саша своей чуткой девичьей душой догадывалась, что Коле страшновато одному по вечерам (и скучно, конечно!). А возможно, и сама скучала, потому что с маменькой Лизаветой Марковной давно уже все переговорено. К тому же та часто уходила к соседям — то к Настеньке Ященко, то к вдовым сестрам Кабатчиковым, с которыми занималась карточным гаданьем. Вот Саша и спешила в гости к соседскому мальчику.

Они уже не стеснялись друг друга. Болтали о всяких делах, как давние друзья. И Коля за привычное Сашино «ой, страх» щелкал теперь ее по носу не шутя. Не изо всех сил, конечно, но и не как воздушную принцессу. Хотя… если случалось сдвинуться над книгой о «мироздании» головами и завитки Сашиных волос касались Колиной щеки, он чувствовал внутри сладкое замирание, которого стыдился сам перед собой. Но щеку не убирал…

Татьяна Фаддеевна все чаще приходила из лечебницы поздно. Коля так и не разобрался до конца, занимала ли Тё-Таня там какую-то должность и получала ли жалованье или просто помогала доктору Орешникову в его немалых медицинских хлопотах. По правде говоря, это Колю не особенно заботило. Тревожило другое: что тетушка в темноте возвращается одна. Конечно, едва ли ей были страшны сумрачные души развалин, однако и обычные злоумышленники могли встретиться на дороге. Из тех, что обитали в конурах и трактирах на развалинах Николаевской батареи и в глухих руинах посреди Городского холма.

Однажды Коля не выдержал, высказал такое опасение вслух. И даже храбро предложил: «Может быть, мне встречать вас?» (И обмер: вдруг скажет «встречай»?) Тё-Таня отозвалась суховато:

— Неужели ты думаешь, что я хожу домой одна? Борис Петрович не позволил бы этого, он провожает меня до калитки.

— Да? А почему он не заходит?

— Ну… спешит себе. Да и зачем же заходить?

— Как зачем? Отдохнул бы, чаю выпил…

— Дома его ждет сестра. И кроме того…

— Что?

Татьяна Фаддеевна посмотрела на племянника со странным выражением:

— Мне кажется, он стесняется тебя…

— С какой стати? — изумился Коля. Впрочем… не совсем искренне.

— Не знаю. Человек он крайне деликатный… и вообще…

Что значит «вообще», Коля не стал уточнять. Пожал плечами и… успокоился. А потом сделал запись в тетради.

Тетрадь Коля не прятал, она всегда лежала на столе. Это означало, что Тё-Тане читать не возбраняется. Пожалуйста! Никаких тайн… Да и все равно там ничего не понять. Татьяна Фаддеевна и в самом деле, кажется, не поняла предпоследнюю строчку.

— Друг мой, не объяснишь ли ты мне, что означает странный восклицательный знак после слов «Ее провожает доктор»?

Коля сделал самые невинные глаза.

— Это значит, я за вас больше не тревожусь. А что такого?

Татьяна Фаддеевна почему-то смутилась. И она, и Коля стали смотреть в разные углы комнаты.

Конечно, для Коли не были секретом симпатии между тетушкой и доктором. И он видел, что эти симпатии крепнут. И доктор, кажется, понимал, что Коля это видит, вот и стеснялся…

А чего стесняться? Коля же не дитя малое, знал, что это бывает не только между юношами и девицами, но и между зрелыми людьми. Тё-Таня совсем не старуха, лишь чуть-чуть больше тридцати, да и Борис Петрович не намного старше… Через несколько лет Коля вырастет, уедет в университет, а потом отправится путешествовать по дальним странам, а тетушке что — куковать в тоске и одиночестве? Она же с ума сойдет, она всю жизнь привыкла заботиться о том, кто рядом…

Такие мысли уже не раз посещали Колю (видимо, взрослел). И возможный союз Татьяны Фаддеевны с доктором казался ему вполне удачным выходом из надвигавшейся жизненной ситуации. Правда, была и тревога. А не случится ли, что в новом семействе он, Коля, окажется третьим лишним и его отправят на пансионное житье в Симферополь? Мол, нельзя же все годы быть экстерном, надо привыкать к «нормальной жизни». Но, поразмыслив, Коля приходил к выводу, что на такое черное коварство ни тетушка, ни доктор не способны. Борис Петрович и в самом деле человек весьма деликатный и порядочный, а Тё-Таня… да разве захочет она, чтобы ненаглядный Николя зачах в чужом городе от тоски по родному дому!

— Тё-Таня, а как пишется фамилия Орешников? Через «е» или через «ять»?

— Что?.. Конечно, через «ять». Она от слова «орех», а как пишутся такие простые слова, третьекласснику-гимназисту пора бы помнить… А почему ты вдруг заговорил об этом?

— Ну… — Коля опять принял невинный и беззаботный вид. — Должен же я знать, как писать будущую фамилию моей тети…

— Николя!

— Что, Тё-Таня?

— Знаешь, о чем я сейчас думаю?

— Конечно, знаю. О профессоре Пирогове.

— М-м… нет, — сухо сказала Татьяна Фаддеевна, потому что вспомнила именно о знаменитом хирурге… — Я подумала, что вы с Сашей совершенно без пользы проводите вечера. Болтаете о всяких пустяках, занимаетесь карточной игрой или разглядываете одну и ту же книжку…