Владислав Крапивин - Давно закончилась осада…

«А если запнется?»

«Корабельшик» не запнулся. Замер на миг у откоса и бросил гранату в черную нору. Кинулся обратно.

— Бежим подальше! Падай! А то плюнет вверх осколки…

На этот раз послушались все. Упали среди пологих груд кремнистой земли. Коля увидел у носа ярко-зеленые травинки. По одной шел черный блестящий жучок. И было тихо-тихо.

И долго было тихо.

Командир «корабельщиков» приподнялся на локтях.

— Вот подлая, неужели загасла… Ну да ладно, там ее и так никто не найдет. Глубина такая, что…

В это время под землей словно подавилось горячей кашей громадное чудовище:

— Кха!..

Всех тряхнуло, из колодца высвистнуло горячим ветром куски щебня. Они взлетели вертикально и никого не задели. Снова упала тишина.

Все поднялись. Командир «корабельщиков» отыскал глазами Славутского.

— Тебя как звать-то?

— Женя, — сказал тот в полголоса.

— На-кось… — «Корабельщик» протянул ему блестящую бляшку на цепочке. На серебристом металле отчеканены были полумесяц и звезда. То ли орден, то ли знак какой-то. Видать, турецкий.

— Да что ты… Зачем?

— Держи, — строго сказал «корабельщик». — Кабы не твое геройство, мы сейчас, может, руки-ноги друг дружки по камням собирали бы.

У Жени зарозовели щеки.

— Да какое геройство… Я весь обмер. А потом меня будто толкнул кто-то…

— Тебя же ведь толкнул, а не кого другого… — вдруг сказал Буньчик. — Бери… — После этих слов он притянул к себе братишку (хотя и дал ему при этом легкий подзатыльник). Тот прижался к Буньчику с запоздалым испугом. А Савушка — к Федюне (Коля мельком отметил это). Женя, что-то смущенно бормоча опустил награду на цепочке в карман курточки.

Командир «корабельщиков» поскреб курчавый затылок и вздохнул.

— Вы, ребята, теперь не бойтесь нигде ходить. Наши вас никогда не тронут.

— А кто боится-то! — вскинулся Макарка. — Ибрагим, разве мы боимся?

— Зачем спорить, — сказал Ибрагимка.

— Вот и ладно, что не боитесь, — покладисто отозвался командир. — И дальше не бойтесь. Ходите по нашей земле хоть до самой Килен-бухты.

— А вы по нашей. Хоть до Херсонеса, — сказал Фрол.

— А то чего делим-то? — вдруг вставил слово тихий большеглазый мальчонка чуть помладше Коли и Буньчика, — Может погибель свою…

До сих пор он молчал, а тут — надо же такое! У Коли опять холод по сердцу…

И все притихли на минуту. Потом командир «корабельщиков» сказал «ну, бывайте…», и обе команды разошлись по своим сторонам.

После они еще не раз встречались в здешних местах и, конечно, не было уже никаких споров. С другими компаниями случалось по-всякому, а с этой всегда говорили по-приятельски. Иногда обменивались новостями. Рассказывали про самые интересные находки и про глупых иностранцев, мало что понимающих в товаре. Говорили о счастливчиках, которым удалось отыскать в земле несколько французских серебряных монет «во-от с такую медаль». А Буньчик однажды поведал историю, как его знакомый мальчишка, что жил в хибаре у старого водопровода в Аполлоновой балке, в «том годе, по весне» отыскал средь осыпей Второго бастиона золотую иностранную табакерку.

«Пушкари» засомневались. Мол, ежели это по правде, то такой случай стал бы скоро известен всему городу. Буньчик засмеялся:

— Так отец-то с маменькой у него не дурные же. Велели ему молчать накрепко и сами никому ни слова. Однако же на деньги с той табакерки строят теперь новый дом…

Эта история повернула Колины мысли опять к поиску клада. Вдруг все же удастся помочь Маркелычу? Но Фрол, как и в прошлый раз, заявил, что искать золото в трюме — дело совершенно глупое.

— С той же пользой, что у себя под кроватью…

Женя, однако, вступился за Колю.

— Ты, Тимберс, какой-то скучный. Как услышишь про что-то интересное, сразу норовишь этот интерес развеять.

— Ну, ищите, ищите, — хмыкнул Фрол. — Только сперва узнайте: правда ли, что макеевский тендер тот самый «Македонец». Что-то у меня такой веры нынче нету…

— А давайте спросим деда! — вмешался Федюня. — . Он про многие корабли все знает досконально. Может, помнит и про «Македонца»!

Дед Федюни и Савушки Евсей Данилыч, был в свое время марсовым на линейном корабле «Двенадцать Апостолов». В феврале пятьдесят пятого года, когда «Апостолам» пришлось занять место во второй линии затопленных кораблей, Евсей Карпухин с остатками команды перешел на бастионы и там весною был ранен в ногу. С той поры нога плохо сгибалась. Таким образом отставной квартирмейстер Данилыч пополнил армию хромых и безногих ветеранов, которых в соотношении с другими жителями было в городе почему-то очень заметное количество.

Сделавшись отставником, Евсей Карпухин быстро состарился. Бакенбарды его стали растрепанными и редкими, светлые глазки под косматыми бровями слезились, крепкий большой нос превратился в мягкую пористую грушу. Дед часто кашлял, виновато улыбаясь при этом и открывая редкие прокуренные зубы. Однако силы не потерял.

У всех таких инвалидов путь был один — в яличники. И всем хватало работы, потому как в городе изрезанном длинными бухтами, яликов нужно множество, даже если население совсем небольшое…

Евсей Данилыч, однако, общим путем не пошел. Руки у него были умелые, способные к тонкой работе. Начал он резать из грушевого корня курительные трубки, плести для хозяек узорчатые корзины, мастерить всякую мелочь для кухонного хозяйства. Все это добро его дочь, мать Федюни и Савушки, неплохо продавала на рынке, а порой и на пристанях — заезжим иностранцам. Такой доход был совсем не лишний, потому что отцу ребятишек, матросу с парохода «Благодарение», что ходил от здешнего порта до Одессы, платили не густо.

Однако с прошлой весны дед Евсей Данилыч почти оставил свой промысел и занялся делом, на первый взгляд совсем не прибыльным и даже ребячьим. Начал он мастерить корабль саженной длины. По-умному говоря, модель. И не просто безымянный корабль, а свои «Двенадцать Апостолов», которых помнил до самой малой досочки, до последнего нагеля в обшивке (так он утверждал).

— С этой памятью возведу я корабль с достоверностью, мне и бумаг никаких с чертежами не требуется, — говорил он внукам слегка самодовольно. — И пускай люди после меня знают, какой он был наш корабль в полном соответствии с натурою…

Коля с приятелями раза два уже был у Евсея Данилыча, разглядывал наполовину готовую модель. На первый взгляд она казалась даже не наполовину, а вовсе готовой. Но требовалось смастерить еще множество мелочей для корпуса и оснастки, выточить и расставить по орудийным палубам пушки, сшить и подвесить к реям паруса, протянуть немало тросов бегучего такелажа…

Евсей Данилыч работал в каменной пристройке, которую, конечно же, именовал кубриком. В кубрике был для ночевки широкий топчан, для тепла — железная печка, для гостей — сиденья-чурбаки, напиленные из утлегаря шхуны «Каламита», что в позапрошлом году раздолбало штормовой волной о камни прямо на внутреннем рейде, у Павловского мыса.