Евгений Астахов - Ботфорты капитана Штормштиля

Барит?..

Барит.

Бари-и-ит!!!

Дядя Гога уже много лет охотился за спрятанными в глубине земли сокровищами. Но все никак не мог привыкнуть к неожиданным находкам в глухих, безлюдных горах. Секунду назад еще ничего не было, кроме светло-серых выходов песчаника. И вдруг — вот он, ничем не примечательный кусок камня! Он свободно умещается на ладони, а в нем все: долгие недели безуспешных поисков, сотни километров бездорожных маршрутов, дожди и холод, протекающие палатки, раскисшие ботинки, холодная мамалыга на завтрак, на обед и на ужин. Все в этом куске, казалось бы, такого обычного, совсем не интересного камня.

Нет, к этому нельзя привыкнуть! Даже король поиска Ираклий Самсонович, и тот в подобных условиях расстается со своим олимпийским спокойствием.

Вот он — главный миг! Ради него можно забыть все неудобства походной жизни и даже знаменитую фразу любимой сестры: «Ведь не случайно от тебя ушла жена…»

Дядя Гога отбил молотком кусок минерала и, достав лупу, внимательно осмотрел свежий излом.

— Что это у вас? — спросил Володя, подойдя к нему.

— Барит, — стараясь оставаться спокойным, ответил дядя Гога. — Жилу, скорее всего, следует искать где-то там, наверху, на склоне. Оттуда скатился обломок.

Володя подержал на ладони кусок барита, потом торжествующе прокричал «ура!», подпрыгнул и, свистнув в два пальпа, сделал на валуне стойку. Из карманов у него посыпались нож, баночка с солью, ружейные гильзы, ложка и прочие, столь же необходимые горному бродяге вещи. Хабаджа смотрел на Володю и удивленно качал головой.

— Тц-тц-тц…

Ираклий Самсонович и дядя Гога долго совещались. Обломок породы — это еще не месторождение. Предстояло метр за метром обследовать ближайшие склоны, чтобы найти, как говорят геологи, выходы барита, определить, как он залегает и каковы его примерные запасы. Нужно было взять десятки образцов и, вернувшись в город, исследовать их в лаборатории, составить отчеты и карты, по которым на следующий год уже другой отряд начнет геологоразведочные работы.

А пока что на ладони у дяди Гоги лежал всего лишь небольшой обломок белого камня и неизвестным было то место, где он родился и где прячется от людских глаз вся баритовая жила.

Хабаджа взял кусок барита, подержал его в руке:

— Тц-тц-тц…

Все знают ученые люди. Даже то, какой толк в этом простом камне, мимо которого он, Хабаджа, может быть, сто раз прошел за свою долгую жизнь. И не подумал бы поднять. Ну, а если б и поднял, что бы он с ним делал?

— Тц-тц-тц…

Значит, есть большая цена в этом камне, если такие уважаемые люди живут из-за него в горах, как простые пастухи. Может, и вправду придут сюда машины, распугают медведей и туров, построят дороги и Агаша станет каждый день ходить в кино. Много для этого надо денег, очень много.

Дядя Гога разлил по стаканам фляжку водки.

— За успех! — сказал Ираклий Самсонович.

— За успех! — сказал дядя Гога.

— Ура! — крикнул Володя.

— Инш аллах! — отозвался Хабаджа, хотя он давно уже не верил в бога.

Склон разбили на участки и решили поработать еще день, а потом уж, с утра, тронуться в обратный путь, к Дуабабсте.

— Начинается период обнюхивания склонов, — шутил Ираклий Самсонович. — Самая волнующая часть поиска.

Настроение у всех было отличное. Кроме, пожалуй, Хабаджи. Проводник торопил, ему не нравился ветер, который исподтишка задул с верховьев Улыса.

— Плохо ветер. Тьфу!.. — говорил Хабаджа. — Идти надо…

Уже темнело, когда Ираклий Самсонович обнаружил первое значительное скопление барита.

— Ну, теперь можно и на боковую! — сказал он. — Ставь палатку, Володя! Как говорится, мы на верном пути. Перетащим базу на Дуабабсту, а здесь, на Улысе, разобьем рабочий лагерь. Продукты нам будет доставлять Агашин муж и, я думаю, к концу сентября мы успеем обследовать весь район…

К утру пошел дождь. Когда проснулись, он уже вовсю стучал по брезенту. Тучи ползли над самой рекой. Вода в Улысе сразу же стала темно-коричневой, река вздулась и, грозно стуча по дну камнями, стала подбираться к палатке. Пришлось подняться на склон. Хабаджа, завернувшись в длинную бурку, хмуро смотрел на беснующийся Улыс.

— Долго дождь будет? — спросил его дядя Гога по-абхазски.

— Долго. День и еще день. А Улыс, — он показал три пальца, — столько дней не будет пускать нас туда. — Хабаджа махнул рукой в сторону правого берега реки.

Дядя Гога постучал ногтем по стеклу анероида.

— Да, он, пожалуй, прав, давление резко падает. И даже если дождь кончится скоро, то Улыс, действительно, еще несколько дней не войдет в берега. Дело дрянь…

Он вынул бинокль, посмотрел в ту сторону, где через реку были перекинуты стволы деревьев. Сейчас там неслись грязные потоки воды, кружились вырванные с корнем кусты, сухой плавник и обломанные ветром ветки. Валуны скрылись под водой, и только по высоким пенистым бурунам можно было догадаться о месте их расположения.

Путь на Дуабабсту был отрезан.

— Как там у нас с продуктами? — спросил Ираклий Самсонович Володю.

— Считайте — подчистую, — ответил тот. — Лишний день ведь просидели.

— Та-а-а-к, — Ираклий Самсонович потер переносицу пальцем. — Что будем делать, Георгий Александрович?

Совещались недолго. Разделили продукты поровну, уложили рюкзаки с образцами и все ненужное в пути оборудование в глубокую яму у ствола приметного бука и пошли вдоль ущелья, в обход разлившейся реки.

— Судя по карте, — сказал дядя Гога, — идти нам не меньше двух суток. Это если будем шагать по тридцать километров в день. Тридцать километров — максимум возможного.

— Да, — согласился Ираклий Самсонович. — На голодный желудок больше не протопать…

Хабаджа шел впереди. Он что-то мурлыкал себе под нос и вырубал цалдой на стволах деревьев глубокие косые засечки.

Голодные и мокрые, едва переставляя ноги, брели геологи по скользкому от дождя склону. К ботинкам липла глина, и от этого идти становилось еще труднее. Время от времени кто-нибудь останавливался и устало скоблил подошву о выступавший из земли корень.

«Хорошо, что не взяли Тошку, — думал дядя Гога. Он с тревогой посматривал на проводника, но Хабаджа по-прежнему шел, как и полагается идти проводнику, впереди, бесшумно ступая легкими каломанами. [27] Каломаны — распространенная у горцев обувь, представляющая собой кусок обычно буйволиной кожи; благодаря шнуровке он плотно прилегает к ступне. — Ведь ему сто лет скоро, а вот гляди — вторые сутки вышагивает почти что натощак, и ничего!»

Наконец перебрались на правый берег Улыса. До Дуабабсты оставалось еще километров тридцать. Но где было взять силы, чтобы пройти такое расстояние? Из продуктов — всего лишь Володина баночка с солью да горсть чесночных зубчиков. Даже Хабаджа перестал мурлыкать, и его зарубки на деревьях становились все менее и менее глубокими.