Владимир Крепс - Клуб Знаменитых Капитанов

На корме было выжжено название судна – «Летучий голландец».

Легендарная шхуна промелькнула и тотчас растаяла в мглистом тумане… Хотя Мюнхаузен и не был суеверным человеком, но в его трагическом положении любой моряк если бы не испугался, то во всяком случае задумался.

«Летучий голландец»… Вряд ли барон при всей своей безудержной фантазии мог вообразить, что на этом корабле-призраке находились его друзья… Но мало того, на борту «Летучего голландца» шел жаркий спор: продолжать ли плавание и поиски судов, пропавших без вести?..

Решение этого вопроса могло благоприятно или же пагубно отразиться на судьбе поборника истины.

Артур Грэй, постучав председательским молотком из черного дерева, встал и обратился к своим друзьям:

– Капитаны! Ночь на исходе. К сожалению, наше плавание на этот раз было не столь успешно, как трагично. Мы потеряли во время шторма своего друга Карла Фридриха Иеронима Мюнхаузена. Нам не удалось встретить ни одного корабля-призрака! Мы в эту ночь не вырвали у океана ни одной тайны. Барометр падает. Туман сгущается. И скоро Наступит рассвет. Мы дали слово старому боцману Жану Ригалю, сторожу музея, вернуть судно до первого крика петухов. И мы должны сдержать свое капитанское слово. Я предлагаю вернуться в порт Торонто и оттуда взять курс к причалу нашей библиотеки.

– Вернуться с пустыми руками? – пылко возразил Дик Сэнд.

– Дорогой Дик, стоит ли снова начинать спор? – учтиво произнес капитан Немо. – Давайте голосовать!..

– Кто за то, чтобы вернуться в Торонто и взять курс на книжные полки? – твердо и ясно поставил вопрос Артур Грэй. – Прошу поднять руки.

Все подняли руки, кроме Дика Сэнда.

– Один голос против шести… – подвел итог капитан галиота «Секрет».

И вскоре «Летучий голландец», так напугавший Мюнхаузена, уходил под всеми парусами курсом крутой бейдевинд левого галса.

Последние щепки догорали в железной печурке. Карл Фридрих Иероним, обмакнув гусиное перо в чернильницу, писал: «…Неужели легенда о «Летучем голландце» – не легенда?! Где я его встретил? Координаты неизвестны. Я не знаю ни широты, ни долготы, на которой дрейфует «Синяя птица» – корабль-призрак. Мне пока еще не удалось раскрыть его тайну. Но я думаю…»

Мюнхаузен надолго задумался. Огонь в печке погас. Становилось холоднее. Изо рта шел пар.

«…Сентября семнадцатого числа… Огонь в печке погас. Судно обледенело. Надежды на спасение нет…»

Поборник истины не знал, что записка такого же содержания в деревянной рамке висела рядом со спасательным кругом с надписью «Синяя птица» в музее морских катастроф на борту «Летучего голландца».

Страшный удар потряс судно. Мюнхаузен свалился с кресла. Чернильница полетела со стола, заливая фиолетовыми чернилами пол.

Подводная ледяная глыба айсберга пробила днище судна.

Барон выскочил из каюты, кинулся на палубу и, услыхав шум в трюме, быстро спустился по трапу вниз… Вода, хлынувшая в пробоину, заполнила трюм «Синей птицы»… «Конец!..» – подумал невольный пассажир корабля-призрака, поднимаясь на обледеневшую палубу… окинул взглядом опустевшие кильблоки, на которых когда-то дожидались рокового часа спасательные шлюпки. И, видимо, дождались!.. Но когда?.. Где?.. При каких обстоятельствах?.. Удалось ли кому-либо из экипажа «Синей птицы» спастись?..

Мюнхаузен вернулся в каюту. Кенкет – масляная свеча на кронштейне с противовесом, привинченная к внутренней переборке, несмотря на качку, всегда оставалась в вертикальном положении, благодаря шарниру. Догорало масло. Огонек синел.

Карл Фридрих Иероним поднял с пола чернильницу, заглянул в нее и бросил в сторону гусиное перо.

Пошарив по карманам камзола, он нашел огрызок карандаша, вырвал из записной книжки несколько чистых листков и начал писать, не обращая внимания на глухой рокот, доносившийся из трюма.

Пожалуй, таким мы его еще не видели. Он мужественно принимал последние удары судьбы. Сейчас перед нами сидел знаменитый капитан Мюнхаузен, по праву занимавший свое место в кают-компании клуба – более трех десятилетий!..

Не теряя присутствия духа, он дописывал заключительные страницы своих мемуаров.

«Прощайте, друзья! Моя звезда гаснет, но тот, кто знаком с астрономией и физикой, знает, что свет померкнувшей звезды еще идет и идет сотни, а то и тысячи лет. Я хочу, чтобы мои коллеги по клубу знали, что последнее судно, которое я видел в океане, был «Летучий голландец»…»

В трюме «Синей птицы» шумела вода, хлынувшая в пробоину от удара айсберга.

Приписав еще несколько строчек, барон запечатал пузатую бутылку, торопясь вышел из каюты, бросил ее за борт и поднялся по трапу на капитанский мостик корабля-призрака с медными, позеленевшими от времени накладными буквами на корме: «Синяя птица».

Сейчас это судно медленно погружалось в воду…

Недолго думая, Мюнхаузен кинулся в каюту. И снова его карандаш побежал по бумаге.

«…«Синяя птица» шла на дно. Я не покидал своего места на капитанском мостике. Как вдруг небо над обледеневшим судном вспыхнуло всеми цветами радуги. В воздухе закрутились сотни огненных шаров. Взорвавшись, они рассыпались разноцветным дождем, мириадами искр, миллионами звездочек… И весь этот небывалый карнавальный салют из сотен фейерверков чудесно освещал вашего Карла Фридриха Иеронима у обледеневшего штурвала то синим, то оранжевым, то зеленым, то красным заревом.

Мачты, реи, ванты, покрытые льдом, сверкают в огнях. Судно идет на дно. Единственный свидетель моей гибели – белый медведь на плавучей льдине».

Еще один удар потряс корабль, налетевший на подводную глыбу айсберга. Мюнхаузена вместе с креслом кинуло в угол каюты. Он дополз до стола, поднялся и стоя записал последние слова в своих мемуарах по-итальянски: «Finita la commedia (представление окончено)». Барон поспешно поставил свою подпись, свернул листки в трубочку, опустил их в третью бутылку от ямайского рома, а затем, растопив в печке на тлеющих угольках сургучную палочку, залил пробку и припечатал своим перстнем с фамильным гербом.

«Как будто все… – подумал он. – Теперь можно давать занавес в траурном обрамлении. И на нем – я! Вышит разноцветным шелком. Верхом на ядре!..»

Даже здесь, в гибельный час, Мюнхаузен остался верен своей натуре. Этот генерал от фантазии ничуть не сомневался ни в одной строчке мемуаров. Так Карл Фридрих Иероним представлял себе последние мгновения своей удивительной жизни.

Именно таким, под треск и разрывы карнавальных огней на капитанском мостике обледеневшего судна, он хотел остаться в памяти друзей и миллионов юных поклонников.