Анника Тор - Пруд Белых Лилий

Штеффи взяла с собой книгу, и пока пароход шел по реке, она сидела в салоне, погрузившись в чтение. Но как только судно вышло в открытое море, волны стали яростно хлестать его бока.

Штеффи выронила книгу. Вверху и внизу все гудело. Сумки и корзины скользили по полу то в одну сторону, то в другую. Заплакал какой-то малыш.

В салоне стояла такая духота, что, казалось, невозможно было дышать. От запахов угольного дыма, влажной шерстяной одежды и пота в животе все переворачивалось. Малыша вырвало на колени матери. Штеффи не смогла вынести этого запаха. Мучаясь от головокружения и тошноты, она поднялась и бросилась на палубу.

Во время первого путешествия на остров, более года назад, Штеффи тоже страдала от морской болезни, хотя ветер был не такой сильный, как сейчас. Она никому не рассказывала об этом. Но когда прошлым летом дядя Эверт пригласил ее отправиться на «Диане» за рыбой, она вежливо отказалась.

Поездка на остров занимала лишь несколько часов. "Скоро мы приедем", — пыталась уговорить себя Штеффи, но перегнулась через перила, и ее вырвало. Затем она запрокинула голову, позволяя дождю смыть со лба холодный пот.

Когда пароход наконец причалил к пристани, Штеффи уже промокла насквозь и обессилела. Ноги подгибались, голова кружилась. Спускаясь по мосткам, она крепко держалась за поручень.

— Штеффи!

Это был голос дяди Эверта. Она оглядела пристань и навесы для лодок.

— Штеффи! Я здесь!

Голос доносился с одного из причалов. Там, у лодки, стоял дядя Эверт. Штеффи отправилась к нему, еле передвигая ноги.

— Я на лодке. Представь, как бы вы с Мартой поехали на велосипеде в такую погоду.

Штеффи забыла про дождь, хлеставший по лицу. Единственное, что ее волновало, — это морская болезнь. Мысль о том, чтобы сесть в лодку снова, даже ненадолго, вызывала тошноту.

— Ну и вид у тебя. Как у утонувшей кошки. Ты простояла весь путь на палубе?

Штеффи устало кивнула.

— Меня укачало, — прошептала она.

— Не может быть, — сказал дядя Эверт. — Как же мы тогда повезем тебя домой? Ты вынесешь еще одну поездку на лодке?

— Я не знаю.

— Попытаемся, — сказал дядя Эверт. — Тебе нужно погреться и переодеться во что-нибудь сухое. Ты ведь не хочешь слечь с воспалением легких?

Дядя Эверт взял Штеффи за руку, поддерживал, когда она шагнула в лодку.

Там он помог ей снять промокшее пальто и надеть большой шерстяной свитер, лежавший под скамьей впереди. Поверх него — промасленное пальто ниже колен. Затем дядя Эверт постелил еще одно пальто на крышку трюма и свернул платок как подушку.

— Ложись, — сказал дядя Эверт. — И смотри все время на горизонт. Это поможет.

Он завел мотор и отчалил. Дождь хлестал по лицу Штеффи. Но тошнота не усиливалась, хотя лодочка ныряла глубоко на волнах. Она больше не мерзла. Тело словно онемело, и усталость овладела всеми мышцами. Штеффи закрыла глаза.

Проснулась она в своей кровати в мансарде. Кто-то снял с нее туфли и плащ. Но свитер все еще был на ней. От него пахло рыбой, маслом и дядей Эвертом.

За окном почти стемнело. Должно быть, она проспала довольно долго.

Штеффи осторожно попробовала сесть. Голова больше не кружилась. Ей хотелось есть.

На кухне тетя Марта готовила ужин.

— Так тоже можно доехать до дома, — вместо приветствия сказала она. — Когда Эверт принес тебя, я подумала, что случилось несчастье. Переоденься, ты ведь насквозь промокла.

— Можно мне сначала молока?

Тетя Марта кивнула.

— Согреть его?

Молоко пахло сладко и нежно. Штеффи вдохнула пар, исходивший из чашки, и сделала глоток. Приятное тепло растеклось из желудка по всему телу.

Тетя Марта затопила плиту. От жара в кухне запотели окна. Шум дождя смешивался с потрескиванием дров в печи и со слабым скребущим звуком, это тетя Марта чистила к ужину картошку. Вскоре все сели за стол: Штеффи, тетя Марта и дядя Эверт. Словно семья.

В воскресенье утром Штеффи навестила Веру, а после обеда она, тетя Марта и дядя Эверт пошли к тете Альме. Поскольку «Диана» не вышла за рыбой, дядя Сигурд, муж тети Альмы, тоже был дома. Пока четверо взрослых пили за столом кофе, Штеффи и Нелли поднялись в ее комнату.

— Штеффи, — сказала Нелли, — как ты думаешь, Бог любит маму с папой?

— Конечно, почему же нет? — ответила Штеффи.

Она чуть было не добавила:

"Если он вообще есть".

Май Карлсон не верила в Бога. Штеффи сомневалась. Во всяком случае, она ничего не сказала сестре.

— Ведь они не верят в Иисуса, — сказала Нелли. — Наверное, поэтому Бог не заботится о них? Потому что они… как это… отрицают его единородного сына?

— Кто тебе это внушил? — спросила Штеффи.

Сама Нелли не смогла бы додуматься до такого.

— Новый пастор, — ответила Нелли. — Он сказал, что евреи убили Иисуса, и за это Бог рассердился на них. Штеффи, а мы евреи, хоть нас и крестили?

Ее большие карие глаза заблестели, а нижняя губа задрожала.

— Да, — сказала Штеффи, — мы евреи. И в этом нет ничего постыдного. Мы не убивали Иисуса, ни мы с тобой, ни мама с папой, ни кто-либо другой, кого мы знаем. Это было две тысячи лет назад. И в этом нельзя винить тех, кто живет сейчас. Тысячу лет назад шведы были викингами, грабили и убивали людей повсюду, куда ни приходили. С таким же успехом можно было бы наказывать за это тех, кто сейчас живет в Швеции. Понимаешь? Ты не должна верить словам этого пастора.

— Это правда?

— Да.

— Подтверждаешь?

Штеффи подняла большой палец правой руки.

— Вот мое честное слово.

Нелли прикоснулась своим большим пальцем к пальцу сестры. У Штеффи стало легче на душе.

— Штеффи?

— Да?

— Я не хочу, чтобы ты жила в Гётеборге. Я хочу, чтобы ты была здесь.

— Но здесь я не могу учиться.

Нелли задумалась.

— А мне не разрешат жить с тобой в городе?

— Тебе там не понравится, — сказала Штеффи. — Ты бы скучала по тете Альме, малышам и своим друзьям. Здесь тебе лучше.

— Я хочу, чтобы все были вместе, — сказала Нелли. — И мы с тобой, и тетя Альма с дядей Сигурдом, Эльзой и Йоном, и Соня, и весь мой класс, кроме Матса, он глупый. И тетя Марта с дядей Эвертом, и те люди, у кого ты живешь, и Вера, и Май или как ее там зовут. И мама с папой. Я скучаю по маме с папой. Я помолюсь Богу и попрошу, чтобы они смогли приехать сюда.

— Хорошо, — сказала Штеффи, хотя не верила, что Бог может сделать так много. — Помолись.

Осень в Гётеборге была похожа на мокрое серое одеяло, накрывшее весь город. С рек и каналов тянуло сыростью, и, хотя температура была все еще плюсовая, дул пронизывающий ледяной ветер.