Эстер Форбс - Джонни Тремейн

Набрав объявление, он вынул из-под конторки корзину, поставил её на стол и пододвинул к столу два табурета.

— Почему же вы не садитесь? — сказал он. — Ешьте! Жена хозяина — она мне тётка — всегда даёт мне столько, что я никак один не управлюсь.

Еле взглянув своими ленивыми чёрными глазами сторону Джонни, он, казалось, оценил всё. И то, что перед ним голодный человек, и то, что человек этот ему по душе. Он был доброжелателен без назойливости. Спокойно извлёк он складной нож и отрезал несколько кусков от продолговатого каравая. На столе появились сыр, яблоки и ветчина.

Ветчина напомнила типографскому подмастерью кумушку с её свиньёй.

— Я вырос в деревне, — сказал он, — а не знал, что свинью можно дрессировать. Ты разве не хочешь ещё хлеба? Бери!

Джонни колебался. Всё это время он держал свою покалеченную руку в кармане. Теперь её придётся вынуть — или уйти голодным. Взяв нож в левую руку, он тихонько извлёк правую и стал придерживать ею хлеб. Нелегко было резать жёсткую корку левой рукой, и Джонни пришлось повозиться. Подмастерье ничего не сказал и, слава богу, не предложил своей помощи. Разумеется, он заметил его руку, но, во всяком случае, не таращит на неё глаза и не лезет с расспросами. Так вот он какой: всё видит и ничего не говорит! Поэтому-то Джонни и сказал ему прямо:

— Я ищу работу — такую, чтобы можно было… с моей рукой…

— А ведь совсем свежий ожог.

За всё время, что Джонни ходил по мастерским, это было первое умное замечание, какое ему довелось услышать по поводу своей руки.

— Это у меня случилось в июле. Я… был подмастерьем у серебряных дел мастера. Я ошпарил её раскалённым серебром.

— Понятно. Значит, о ремесле, которому ты выучился, думать не приходится.

— Да. Работать часовщиком или изготовлять точные приборы я бы ещё согласился, но пойти в мясники или там в мыловары не желаю, вот и всё.

— Так.

— Если я не найду себе работы по сердцу, я тогда… тогда…

Смуглый мальчик задал ему вопрос, которого Джонни сам себе не решался задать:

— Что тогда?

Джонни поднял худое, бледное своё лицо. Он открыл рот, но ответил не сразу.

— Тогда — не знаю что. И думать не хочу.

Видимо, типографский подмастерье тоже не знал, «что тогда». Он сказал всего лишь:

— Хочешь ещё сыру?

Тут-то Джонни и разговорился. Он рассказал о семействе Лепэм и о том, как он не в состоянии даже благодарить Циллу за то, что она ему всегда подсовывает что-нибудь поесть. Каким злым и раздражительным он стал! Как грубит всем, кто выказывает ему сочувствие! И что работу-то ищет совсем не так, как следовало бы. Он рассказал подробно о том, как с ним произошло несчастье, и рассказывал не тем заносчивым тоном, каким обычно отвечал на расспросы добрых людей. Он почувствовал, что только теперь, в разговоре с Рэбом — так, оказывается, звали его нового знакомца, — ему удалось увидеть себя и свои дела как бы со стороны.

Вернулся с обеда мистер Лорн. Он был женат на тётке Рэба. Это был молодой человек учёного вида, с лицом остреньким и живым, как у лисички. При его появлении Рэб не вскочил и не бросился к станку, как это делают подмастерья, желая выказать перед хозяином своё прилежание. Он спокойно продолжал жевать бутерброд с сыром, без всяких этих «да, сэр», «нет, сэр», «пожалуйста, сэр».

Тотчас вслед за мистером Лорном в мастерскую ввалились два мальчугана в больших передниках — близнецы Уэбб. В обеденный перерыв они, должно быть, ходили вместе с хозяином обедать к нему домой, напротив. А Рэб обычно брал с собой корзину с едой и оставался сторожить типографию.

Близнецов усадили за работу. Мистер Лорн стал намазывать краску на подушечку. Джонни почувствовал, что пора уходить. Рэб проводил его до двери, на ходу дожёвывая свой бутерброд с сыром.

— Не знаю, чем у вас там кончится, — сказал он. Конечно, работа для вас нашлась бы и здесь, да вот понравится ли…

— Верно, какая-нибудь чёрная работа?

— Ну да, не особенно интересная.

— Всё-таки, — чувство сытости придало Джонни надежду, — мне кажется, что я что-нибудь да подберу себе.

Маленький человечек в красных брючках покачивался над ними, разглядывая Бостон в свой бинокль. Рэб сказал:

— Здесь для вас нашлась бы работа. Правда, особенному мастерству тут не выучишься. Нам нужен человек, который бы верхом на лошади развозил газеты по Бостону и окрестностям. Это, конечно, не то, о чём вы мечтал но, если ничего другого не подвернётся, приходите к нам.

— Прийти-то я приду, но только для того, чтобы рассказать вам, какую хорошую работу я себе нашёл.

— Родных нет?

— Никого.

— У меня родни куча, а вот родители умерли.

— А!..

— Приходи.

— Приду.

Но не одна еда ободрила Джонни. Дело было в Рэбе самом: он словно излучал уверенность и бодрость, заражая ими окружающих. Недаром даже торговка почувствовала облегчение, переговорив с Рэбом о своей Мирре. Рэб был первым, кому Джонни Тремейн поведал свою историю.

На семейство Лепэмов легла тень: скоро должно было состояться окончательное водворение Персиваля Твиди, помощника серебряных дел мастера из Балтимора. Ни о чём другом не говорили. Мистер Твиди, пока длились переговоры, жил в дешёвой гостинице на Рыбной. Джонни уходил из дома тотчас после завтрака и возвращался уже затемно. Таким образом, долгое время ему удавалось избегать встреч с мистером Твиди, но это имя навязло у него в зубах. То мистер Твиди вот-вот подпишет подготовленный миссис Лепэм договор, то мистер Твиди договор подписать отказывается. Ещё вчера избранницей сердца мистера Твиди была Доркас, а сегодня всем уже ясно, что мистеру Твиди нравится Медж и только Медж! Несмотря на свои сорок лет, мистер Твиди — миссис Лепэм досконально это установила! — был холост.

Джонни уже порядком возненавидел один звук его имени, когда в одно прекрасное утро, перед завтраком, он повстречал его самого. Мистер Твиди скромно и благородно стоял в мастерской, надеясь, что миссис Лепэм пригласит его к завтраку. В руках он крутил бумажник, к которому нужно было приделать новый замочек. Под ложечкой у него сосало от голода.

— Эй! — крикнул Джонни грубо.

Робкий человечек подскочил, как подстреленный заяц, и выронил бумажник из рук.

— Что вам здесь надо? — спросил мальчик, прикидываясь, будто принял его за вора.

Мистер Твиди сделал глотательное движение, кадык его ходуном пошёл от страха, он смолчал.

— Вы — вор или тот самый Твиди, о котором идут какие-то разговоры?

— Я Твиди.

— А я Джонни Тремейн.

— Вот как!

— Я пойду скажу миссис Лепэм, что вы пришли — позавтракать.

— Да я мимо проходил, дай, думаю, зайду.

У него был странный писклявый голосок. Он оказался ещё противнее, чем Джонни ожидал. Такая робость и немощность во взрослом человеке возмутили мальчика.