Эстер Форбс - Джонни Тремейн

— …и чтобы было готово к следующему понедельнику, — услышал Джонни, — через неделю. Я хочу сделать подарок почтенной моей тётушке Лидии Хэнкок ко дню её рождения. Вот молочник из сервиза. Сегодня утром служанка по небрежности расплавила сахарницу. Я хочу, чтобы вы сделали мне новую. Высота примерно вот такая, ширина — такая…

Джонни взглянул на холёные руки, выступающие из пены кружев, прикинул в дюймах размеры, которые эти руки пытались обозначить, и записал их.

Мистер Лепэм разглядывал между тем свои узловатые пальцы. Он молча кивал головой. Он даже не взглянул на кувшинчик, когда мистер Хэнкок поставил его на станок. Твёрдая и тонкая рука Джонни, в которой чувствовались недетская зрелость и сила, быстро потянулась к кувшинчику. Красивая серебряная вещь доставляла столько же наслаждения его пальцам, сколько глазам. Работа была старинная, более сложная, чем нынешняя. Гирлянды вокруг кувшинчика выполнены барельефом. Штамповку придётся делать самому мистеру Лепэму, Джонни штамповке ещё не обучен. Он стал осматривать ручку. Для сахарницы придётся сделать две, и побольше размером, чем эта. Сначала надо будет вылепить её из воска, сделать форму. За время своего пребывания у мистера Лепэма он уже отформовал не одну сотню всяких мелочей, но такой сложной и красивой формы, как эта ручка, изображающая собой женскую фигуру с крыльями, ему не приходилось отливать ни разу. Ему показалось, что он в жизни не видел ничего очаровательней этого кувшинчика. Это была, должно быть, работа какого-нибудь крупного мастера, жившего сорок или пятьдесят лет назад. Он вовсе не собирался обратиться к самому мистеру Хэнкоку, но слова вылетели у него изо рта прежде, чем он успел подумать:

— Джон Кони, сэр?

Мистер Хэнкок повернулся к нему. У него было красивое, но несколько измождённое лицо — то ли со здоровьем нехорошо, то ли по ночам не спится.

— А ты взгляни на марку!

Джонни перевернул кувшинчик, ожидая увидеть зайца — клеймо знаменитого Джона Кони. Вместо этого увидел кружочек, букву «Л» и опять кружочек.

— Этот молочник сделал твой хозяин ещё сорок лет назад. Он сделал весь сервиз.

— Вы, мистер Лепэм!

Джонни и не представлял себе, что мистер Лепэм когда-то делал такие прекрасные вещи.

Наконец мистер Лепэм поднял свои выпуклые глаза.

— Я помню, как дядюшка ваш, мистер Томас Хэнкок, заказывал мне этот сервиз. «Мне нужен большой и красивый сервиз, — сказал он, — я хочу, чтобы он был больше и красивее всех сервизов в Бостоне. Такой же большой и красивый, как моя хозяйка. И такой же богатый, как я».

Джон Хэнкок рассмеялся:

— Узнаю дядюшку!

Мистер Хэнкок был настолько уверен в безукоризненности своего воспитания, что мог себе позволить добрую усмешку в адрес дядюшки, который, как всякий внезапно разбогатевший простолюдин, не отличался изысканностью манер. Этот дядюшка усыновил нынешнего мистера Хэнкока и сделал его своим наследником.

Мистер Хэнкок встал. Это был высокий худощавый человек. Он слегка сутулился и почему-то, несмотря на свой пышный наряд, вызывал какое-то щемящее чувство. Голос его был мягок и тих.

— Но вы ещё не ответили мне, берётесь ли вы сделать сахарницу для меня — так, чтобы она была готова к следующему понедельнику. Я, разумеется, подумал о вас в первую голову, потому что это ведь ваша работа. Впрочем, мастера найдутся и другие. И, если вы не захотите…

Мистер Лепэм погрузился в глубокую задумчивость.

— Время у меня есть, материал есть и подручные есть. Я мог бы тотчас начать. Но сказать по правде, сэр… не знаю! Может быть, я утерял своё былое мастерство. Вот уже тридцать лет, как я не брался за подобную работу. Я не тот уже, что прежде, и…

Ни заказчик, ни мастер не видели, что делалось в дверях мастерской, ведущих в сени. Зато Джонни видел: миссис Лепэм, с лицом, багровым от волнения, стояла там в своём утреннем переднике, окружённая четырьмя дочерьми, и все они делали Джонни знаки рукой. «Да да! — кивали ему пять голов. — Да! — беззвучно произносили пять ртов. — Да, да, да!»

Ах, так! Они позабыли давешнюю проповедь и хотят чтобы он взял всё на себя?

— Сделаем, мистер Хэнкок.

— Господи! — воскликнул заказчик.

Ему было в диковинку, что подмастерье принимает решение, пока хозяин раздумывает.

— Да, сэр. Ровно через неделю, в семь часов утра в понедельник, вам доставят вещь на дом. Сделаем точно такую, какую надо.

Мистер Лепэм с благодарностью взглянул на Джонни.

— Верно, сэр. И мы чрезвычайно признательны вам за внимание.

Он был человек не гордый и радовался, что Джонни всё за него решил.

Мистер Хэнкок повернулся и пошёл к двери, но никто из мальчиков не догадался побежать вперёд и открыть её. И вот миссис Лепэм сама, как была, в переднике, с красными руками, обнажёнными до самых локтей, и войлочных шлёпанцах на босу ногу, выскочила, чтобы проводить гостя, пытаясь преувеличенной любезностью загладить неловкость своих домочадцев.

Не успела захлопнуться дверь, как снова раздался стук. Маленький Джеху жеманно вошёл в радужном своём облачении. Он торжественно выложил три серебряные монеты на стол и произнёс, как заученный урок:

— Мой хозяин мистер Джон Хэнкок, эсквайр, [5] Эсквайр (буквально: щитоносец) — почётный титул, которым в Англии и Америке наделяли лиц образованных, состоятельных, занимающих заметные государственные должности и не имеющих никаких других отличительных званий. велел мне оставить эти три монеты — по одной каждому из бедных подмастерьев, и он надеется, что они выпьют за его здоровье и будут прилежно трудиться.

И тут же исчез.

— И он надеется, что они подадут свой голос за него, когда вырастут, если будут достаточно богаты, чтобы голосовать, — добавил за него мистер Лепэм.

— А вы никогда за него не голосуете, сэр? — спросил Джонни.

— Никогда. Я вообще стараюсь держаться подальше от этих господ, которые только и знают, что сеять распри между нами и Англией. Английское правление, может быть, и несовершенно, ну, а для меня оно годится. Все эти говоруны вроде мистера Хэнкока и Сэма Адамса, которые называют себя патриотами… А божьего слова не читают, как, бывало, читали их родители, и забывают о смирении, которому оно учит. Впрочем, он мой домовладелец, и я молчу.

Джонни уже не слушал. Он взял молочник в руки. Подумать, что этот жалкий, смиренный старичок когда-то умел так работать! Ну что ж, придётся ему ещё раз повторить эту штуку напоследок — Джонни будет стоять у него над душой и добьётся этого!

Солнце висело прямо над головой. Словно кто-то опрокинул над городом огромный раскалённый медный таз. Ветра не хватило бы даже для того, чтобы надуть парус одномачтового судёнышка, направлявшегося от Хэнкокской пристани к островку Ноддл.