Олег Верещагин - Путь Воинов

Но русских не было — лишь гром боёв доносился отовсюду, и Ялмар вдруг понял, что фронт сместился — на севере и юге теперь тихо, а стрельба идёт... оттуда, оттуда, где проходил третий, последний рубеж обороны.

Он не знал, что это были бои 18 апреля за Шпремберг. Но понял другое — русские уже обогнали его. Они впереди, он — у них в тылу.

Более слабого человека эта мысль сломала бы. Но Ялмар успел потерять всё, что только можно потерять. Где-то ещё были немцы, которые сражаются — и он пошёл следом за грохотом фронта...

...19 апреля он переплыл Гросс Шпрее. Река ещё несла лёд, серая, хмурая вода пугала даже самим видом, по ней иногда проплывали мусор и трупы.

Он чуть не умер, когда, толкая перед собой уложенные на связку камыша форму, снаряжение и оружие, голышом сделал первый шаг в эту черноту, похожую на ожившую ночь. Взрослый не выдержал бы, у взрослого остановилось бы сердце.

Ялмар, хоть едва не задохнулся, выплыл, выдержал, добрался до берега.. Страшно хотелось спать, рот раздирало зевотой, тело онемело, мозг работал с трудом... Кое-как одевшись, он пошёл куда-то на запад, и уже через пару часов его начало лихорадить.

Последнее, что он помнил — каменную арку без ворот, падавшую на него.

На самом деле — это упал он. Без сознания, у ворот фольварка.

* * *

Ялмар пришёл в себя 27 апреля. Берлин ещё держался, и фюрер ещё был жив. Но мальчик не знал ни того, что сейчас 27-е апреля, ни, что держится Берлин, ни, что фюрер жив.

Он знал только, что лежит на мягкой кровати под медвежьей шкурой, ему тепло, и на полу — разноцветные пятна света, пробившегося через витраж, на котором Святой Георгий поражает дракона.

Ялмар сел. Голова кружилась, руки были слабыми, как две варёные макаронины. Комната вокруг оказалась большой, перевёрнутой до предела — кровать выглядела единственным порядочным местом. Форма, оружие, снаряжение — всё лежало рядом, на столике.

Значит — не русские. Он не в плену... За окном была весна. Настоящая — не чёрная и мокрая весна середины апреля, в которой он пробирался через лес, а почти майская, с птицами и первой зеленью на ветках.

Ялмар попытался дотянуться до формы, но не смог — резко вспотел, зашумело в ушах, голова пошла кругом окончательно, и он обессилено брякнулся на шкуру, зажмурив глаза; мир противно вертелся и качался.

Он даже не услышал, как кто-то вошёл. А когда открыл глаза — на краю кровати сидел мальчишка лет десяти-двенадцати. Хорошо одетый, не исхудалый, но с печальными глазами затравленного и напуганного зверька.

— Привет, — сказал Ялмар и не узнал своего голоса — он был слабый и чужой.

Мальчик кивнул и спросил застенчиво:

— Как вы себя чувствуете?

«Почему он называет меня на “вы”»? — изумился Ялмар. — Бог мой, неужели я поседел или что-то в этом роде?! А что, вполне возможно...» — но тут же сообразил, что мальчик просто не знает, кто он такой и как к нему обращаться. Поэтому Ялмар сказал:

— Неплохо. Только слабый... Это ты меня подобрал?

— А-га — протянул мальчик. — Тут есть кальцекс и норсульфазол. Я вам давал. Вы глотали... И бульон из консервов.

— Я долго был без сознания? — Ялмару очень хотелось сесть, но он не знал, как это на нём скажется.

— Больше недели. Я очень боялся, что вы умрёте...

— Выносил из-под меня тоже ты? — грубо спросил Ялмар. Мальчик кивнул. Потом спросил:

— Вы из «Великой Германии»?

— Нет, — честно признался Ялмар. — Я из 114-го батальона фольксштурма.

Глаза мальчика стали круглыми:

— Но... он же был за лесом Мускауэр Форст! За Шпрее!

— Я её переплыл.

Губы мальчика тоже округлились буквой «о», он покачал головой:

— Вы герой...

— Какой я герой... — Ялмар вздохнул. — Лежу здесь и ничего не делаю... И бога ради, не называй ты меня на «вы». Я — Ялмар. Ялмар Руст. Из Дрездена. А ты кто?

— Айнс Дитмар, — представился мальчик.

— А где я? — спросил наконец Ялмар.

— Фольварк Вильде...

— Слушай, ты здесь что — один? — дошло до Ялмара очевидное.

Губы Айнса дрогнули, лицо стало испуганным.

— Да... — дрогнувшим голосом сказал он. — Я теперь, наверное, вообще один...

Он скривился, стараясь удержать слёзы. Ялмар с трудом сел, неловко положил руку на плечо Айнса. Негромко сказал:

— Я тоже один. Уже давно, все мои погибли в феврале... Так это фольварк твоих родителей?

— Я... — Айнс прерывисто вздохнул. — Я сейчас расскажу. Сейчас...

... — Я не отсюда, я из Нойштадта. Тут жили фон Ирэны, я дружил с их сыном, младшим, с Гюнтером. Когда русские начали наступать, мама привезла меня сюда, фрау фон Ирэн с радостью согласилась, чтобы я пожил у них...

Айнс зажал виски ладонями изамотал головой.

— Потом — потом появились русские. Приехали на такой небольшой машине, вчетвером... Они забрали брата фрау фон Ирэн — он был ранен и лежал дома... офицер, лётчик. Забрали и увезли куда-то... Сами вернулись, но уже без него.

Они несколько раз приходили сюда... ничего не брали и не трогали, но смеялись, издевались над нами... Тогда... на вторую ночь... — Айнс облизнул губы, — Хубер — это работник фрау фон Ирэн — привёл троих или четверых вервольфов 5 5 Конечно, имеются в виду не волки-оборотни, а члены подпольно-партизанской организации «Вервольф», которым вменялось в обязанность развернуть сопротивление в тылу советских войск и войск союзников. Но к тому времени наиболее пассионарная часть немецкого народа либо была выбита, либо находилась в армии, и массового партизанского движения не получилось. (В случае с советскими войсками большую роль сыграл приказ Сталина расстреливать за малейшее насилие в отношении гражданского населения.) Тем не менее, теракты и действия небольших партизанских групп продолжались до начала 1948 года. .

Они кинули в машину русских гранату и застрелили двоих, которые остались живы... Они кричали, что это Рейх, а не Советы, и немцы будут жить, как сами хотят... А потом мы с фрау фон Ирэн и Гюнтером стояли на парадном крыльце. На шоссе, там, — он слабо махнул рукой, — появились огни. Мы услышали рокот, это были русские... танк и грузовик с солдатами...

Хубер и вервольфы стали в них стрелять, а фрау фон Ирэн втолкнула нас с Гюнтером в дом. Но русские вышибли дверь гранатой... — Айнс хлюпнул, вздрогнул. — Ворвались в дом... И всех увели.

Гюнтер дрался с ними, кричал, чтобы не трогали его маму, а я... я струсил. Я спрятался в туалете... я трус, ничтожный трус! Гюнтер был смелым, а я — я не немец, — горько выдохнул мальчик и съёжился, ожидая, наверное, упрёков и брани.

— Я тоже бежал, — сказал Ялмар тихо. — Что ты мог сделать — тоже попасть к ним в руки? А потом?

— Они тут не остались, — Айнс справился с собой. — Никого не осталось... только я. В подвале много консервов, есть уголь, только сильно топить я боюсь, русские ездят по дороге, хоть и редко...