Хью Лофтинг - Путешествия Доктора Дулитла

Моим родителям Доктор понравился с первого взгляда, и они страшно гордились, что он играл на флейте для них (ведь мы были очень бедны). Но в то время они еще не знали, каким великим человеком станет их неожиданный гость. Теперь вряд ли отыщется в мире хоть один человек, не слыхавший о Докторе Дулитле и его книгах. Если вам случится быть в тех краях, над старой дверью дома, где отец держал обувную мастерскую, вы увидите каменную доску, надпись на которой гласит: «Великий натуралист Джон Дулитл играл на флейте в этом доме в 1839 году».

Я часто вспоминаю тот давний вечер. Стоит мне закрыть глаза и задуматься, как перед моим внутренним взором возникает наша гостиная. Возле камина забавный круглолицый человечек во фраке играет на флейте, а мои мать и отец, расположившись по обе стороны от него, сидят затаив дыхание и внимают ему с закрытыми глазами. Я сам здесь же, рядом с Джипом, который растянулся на ковре и неподвижно глядит на горящие угли, а Полинезия, усевшаяся на каминную решетку рядом с потрепанным цилиндром Доктора, степенно покачивает головой в такт музыке. Я вижу все это так ясно, будто эта картина и сейчас стоит перед моими глазами.

Потом я вспоминаю, как, проводив Доктора, мы все уселись в гостиной и долго-долго говорили о нем. И когда я, наконец, отправился спать (а до этого я ни разу так поздно не ложился), я видел его во сне, и всю ночь напролет оркестр ученых зверей играл мне на флейтах, скрипках и барабанах

На другое утро я проснулся необычайно рано, хотя поздно заснул накануне. Первые воробьи еще только начинали чирикать у меня за окном, а я уже бодро вскочил и натянул на себя одежду.

Я никак не мог дождаться момента, когда вновь попаду в маленький домик в огромном саду и увижу Доктора и его собственный зоопарк. Впервые в жизни совершенно забыв про завтрак, я на цыпочках прокрался вниз по лестнице, стараясь не разбудить маму и отца, отворил входную дверь и выскочил на пустынную улицу.

Примчавшись к заветной калитке, я вдруг смутился — удобно ли приходить к человеку в гости в такой ранний час, может быть, Доктор еще спит. Я заглянул в сад. Он казался пустынным. Я отворил калитку и зашел. Не успел я свернуть на тропинку между кустов, как голос рядом со мной произнес:

— Доброе утро. Рано же ты поднялся!

Я обернулся — на живой изгороди восседала Полинезия собственной персоной.

— Доброе утро, — поздоровался я, — действительно рано. А Доктор еще спит?

— Нет, что ты, — ответила Полинезия, — он уже часа полтора как на ногах. Дверь не заперта, проходи в дом. Скорее всего, он на кухне — готовит завтрак, или уже в кабинете. Заходи, заходи. А я все жду, когда наконец взойдет солнце, но клянусь, оно просто забыло, что ему пора всходить. Тут у вас отвратительный климат. В Африке в этот час уже все залито солнечным светом. Ты только взгляни на туман, что стелется над капустной грядкой. От одного его вида можно заболеть ревматизмом. Поганый климат, ей-богу поганый. Жить здесь могут только лягушки! Ну, беги скорее к Доктору, не буду тебя задерживать.

— Благодарю, — ответил я. — Пойду поищу его.

Отворив дверь, я сразу же почувствовал запах жареной ветчины и направился в кухню. Там над огнем кипел огромный чайник, а на каменной плите под очагом жарилась яичница с ветчиной. Мне показалось, что она уже подгорает, и я осторожно отодвинул сковородку от огня.

Отправившись на поиски Доктора, я в конце концов обнаружил его в кабинете. Но тогда я еще не знал, что это кабинет. Я зашел в очень любопытное помещение, уставленное телескопами, микроскопами и всякими диковинными вещами, в которых я совершенно ничего не понимал, но мечтал разобраться. На стенах висели картины с изображением зверей и рыб, а в стеклянных витринах располагались диковинные растения и коллекции птичьих яиц.

Доктор в халате стоял возле большого стола с аквариумом. Мне показалось сначала, что он умывается. Одно ухо его было погружено в воду, а другое он прикрывал левой рукой. Увидев меня, Доктор выпрямился.

— Доброе утро, Стаббинс! Хорошенький денек выдался, как по-твоему? Я тут пытался послушать, что говорит виф-вэф. Но проку никакого.

— Почему? — поинтересовался я. — Он что, вообще не разговаривает?

— Разговаривает, конечно, но только у него очень бедный язык — всего несколько слов типа «да — нет», «горячо — холодно». Вот, пожалуй, и все, что он может произнести. Жаль! Он, видишь ли, принадлежит к двум различным семействам рыб и моллюсков. Я надеялся, что он станет большей подмогой.

— Не очень-то он, видимо, умен, раз у него такой бедный язык! — глубокомысленно заметил я.

— Наверное, ты прав. Тут, похоже, дело в его образе жизни. Эти виф-вэфы встречаются крайне редко, они обитают на больших глубинах океана и живут очень уединенно.

— Может быть, моллюски покрупнее окажутся более разговорчивыми, — предположил я, — ведь этот виф-вэф ко всему еще и такой кроха.

— Несомненно, — согласился Доктор. — Я уверен, что существуют моллюски с хорошо развитой речью. В этом у меня нет ни малейшего сомнения. Но крупных моллюсков невероятно трудно поймать. Они водятся на большой глубине и почти не плавают, только ползают по морскому дну. Они даже в сети редко попадаются. Хотелось бы мне каким-то образом добраться до морского дна. Сколько бы я узнал тогда! Но мы совершенно забыли о завтраке — ты уже завтракал, Стаббинс?

Я признался, что сегодня утром совершенно позабыл о всякой еде, и мы с Доктором тотчас же отправились в кухню.

— Да, — продолжал размышлять Доктор, наливая кипяток в заварочный чайник, — если бы только человеку удалось добраться до дна океана и пожить там некоторое время, он бы обнаружил там такие удивительные вещи, о каких и мечтать не смел.

— Но ведь люди спускаются на морское дно, водолазы, к примеру, — заметил я.

— Конечно, конечно, — ответил Доктор, — водолазы добираются до дна. Если уж на то пошло, я и сам в свое время опускался на дно в водолазном костюме. Но ведь это возможно лишь в тех местах, где море не очень глубокое. Мне же нужно попасть на глубину в несколько миль. Надеюсь, в один прекрасный день мне удастся это сделать. Еще чашку чая?

В этот момент на кухню влетела Полинезия и что-то сказала Доктору на птичьем языке. Я, конечно же, не понял, о чем речь. Но Доктор тут же отложил вилку и нож и вышел из комнаты.

— Вот жалость! — проговорила Полинезия, как только за Доктором закрылась дверь. — Стоит только ему вернуться домой, как весть об этом разносится по округе, и каждая охромевшая кошка или запаршивевший кролик готовы отмахать несколько миль, чтобы Доктор их осмотрел. Вот сейчас притащилась толстая зайчиха с ревущим детенышем, и подай ей Доктора. Боится, что у сыночка будут конвульсии. Малец объелся белладонны. Как бестактны порой эти животные, в особенности мамаши. Являются, когда им вздумается, не дают Доктору поесть, поднимают среди ночи. Не понимаю, как он это терпит! У человека нет ни минуты покоя! Сколько раз я говорила ему, чтобы он назначил для зверей часы приема. Но Доктор ужасно внимательный и заботливый, никогда никому не отказывает, говорит, что все это срочные случаи и их нельзя откладывать ни на минуту.