Ада Чумаченко - Человек с луны[Рис. П. Староносова ]

И вдруг, засмеявшись, быстро и ловко повязал лоскут на свою курчавую голову.

Маклай жадно всматривался в лицо папуаса. Нет, страшного в нём не было ничего!

Из-под нависших бровей на него смотрели любопытные глаза. Большой рот, почти скрытый бородой и усами, улыбался. Чёрные курчавые волосы, приплюснутый нос, сильное тёмное тело. На бёдрах папуаса была грязная повязка, заменявшая ему одежду. На руках с тугими мускулами светлели браслеты, сплетённые из сухой травы и украшенные пёстрыми раковинками. За одним из браслетов торчал зелёный лист бетеля, за другим — костяной нож. Маклай высоко поднял руки, ладонями вперёд.

— Я друг! Друг! — говорил он папуасу. — Я один! Я без оружия! Я не обижу тебя. Не бойся!

Наклонив голову немного набок, папуас вслушивался в звуки непонятных для него слов. Должно быть, и он не находил ничего страшного в этом белом человеке, приплывшем сюда на диковинной пироге.

Его, пожалуй, больше удивляла одежда Маклая, чем он сам. Вытянув осторожно вперёд палец, папуас тихонько прикоснулся к отвороту пиджака. Зачем эта вторая кожа? Значит, у белого человека нет настоящей тёмной блестящей кожи, которая бы защищала его от дождя, солнца и ветра? Бедный белый человек!

Обрадованный этим доверчивым жестом, Маклай опустил руку на плечо папуаса.

— Пойдём со мной, — проговорил он ещё ласковей, ещё спокойней. — Пойдём со мной на берег. Я покажу тебе мою лодку. Я подарю тебе табаку. Я буду твоим другом. Я — Маклай. Понимаешь? Я — Маклай! — И Николай Николаевич несколько раз легонько стукнул себя по груди.

Папуас широко улыбнулся. Он что-то понял.

— Маклай, — с трудом повторил он и показал на Николая Николаевича. И вдруг, высоко вскинув голову, он с размаху шлёпнул себя по груди и выкрикнул торжественно и гордо: —Туй! Туй!

Маклай весело закивал головой:

— Понимаю. Ты — Туй. Я — Маклай. Ты — Туй, Я — Маклай. Вот и хорошо! Вот мы и знакомы. Вот мы и друзья!

Ульсон и Бой долго ждали возвращения Маклая.

— Пойдём искать, — сказал наконец Ульсон и лениво поднялся с камня.

Солнце разогрело его. Хорошо было бы ещё часок подремать здесь, в лёгкой тени, щурясь на пёстрых птиц величиной с бабочек и бабочек величиной с птиц, перелетающих в густой листве деревьев. Но нужно было идти. Тени стали длиннее и передвинулись направо. Значит, времени прошло немало. На «Витязе», верно, начинают уже беспокоиться.

Ульсон толкнул Боя, сладко похрапывавшего рядом с ним. Бой зевнул и протёр глаза.

— Надо идти искать, — недовольно повторил Ульсон. — Понимаешь? Туда. В лес. Искать.

Ульсон и Бой плохо понимали друг друга. Ульсон был швед, светловолосый сероглазый человек, Бой — подвижной и ловкий житель Полинезии.

По договору, они должны были на год остаться с Маклаем на этом незнакомом берегу — помогать ему в его хозяйстве, готовить для него пищу, ходить с ним на охоту, разбирать коллекции, набивать чучела птиц и зверей, чистить ружья.

Они не совсем понимали, зачем это Миклухо-Маклаю, учёному и уважаемому всеми человеку, нужно было оставаться здесь, среди папуасов — среди дикарей, которые ещё до сих пор едят людей. Подумать только: едят человечье мясо! При мысли об этом Ульсон чувствовал, как мурашки бегают у него по спине и сердце начинает колотиться чуть-чуть быстрее, чем надо. Разве не мог этот учёный жить, как все приличные люди: в большом, шумном городе, в высоком доме со светлыми окнами, ходить в клуб, читать газеты, есть вкусную пищу, не опасаясь ни змей, ни крокодилов, ни отравленных стрел, ни дика-рёй-людоёдов?

Но рассуждать много не приходилось.

Миклухо-Маклай щедро платил за их помощь, и каждый из них думал, что год пройдёт быстро, работа, в сущности, будет нетрудной, а через год они смогут вернуться к себе домой с изрядным запасом денег, вещей и интересных рассказов.

Но, как бы то ни было, Ульсон всё же не мог отказать себе в удовольствии поворчать.

— У нас в Швеции ни один умный человек не решился бы на это, — говорил он и сейчас, на ходу оборачиваясь через плечо к Бою. — Ну, я понимаю, попутешествовать. Ну, я понимаю, посмотреть. Ну, я понимаю, поохотиться. Но так — на целый год к дикарям! К людоедам! И ещё по собственному желанию!.. Очень странный человек! Ты слышишь, Бой, это очень странный человек.

Бой плохо понимал Ульсона, но он кивал головой, и Ульсону казалось, что Бой тоже согласен с ним.

— Если бы не мой домик в Мальме, я ни за что бы не поехал с ним, — продолжал Ульсон, — но я хочу непременно построить себе домик на эти деньги. Знаешь, Бой, у меня будут белые занавески, цветы в горшках и медные кастрюли на кухне. Я очень люблю медные кастрюли, Бой. А за домом у меня будет огород — у нас в Мальме все разводят огороды. Я посажу там капусту — вот такие кочаны капусты! Репу— вот такую репу! Редис — вот такой редис! Это будут настоящие овощи. А по утрам я буду пить кофе со сдобной булкой и курить трубочку. Понимаешь, Бой, — трубочку! Вот так: паф, паф, паф!..

И Ульсон сделал вид, будто выпускает клубы дыма из своей воображаемой трубки.

— Странный человек! Это очень странный человек! — продолжал Ульсон. — Ты знаешь, я очень много слышал о нём на корабле. Оказывается, он уже не впервой идёт на такое дело. Несколько лет тому назйд он путешествовал в этой… как её… в Аравии… Ну, словом, на берегу Красного моря. Морских животных исследовал каких-то, собирал ракушки, слизняков. И совершенно один! Понимаешь, совершенно один! А арабы эти тоже не из приятных. Увидят европейца— чик! — и готово!.. Не пускали к себе. Так наш-то что придумал! Представь себе: обрил голову, лицо и руки выкрасил коричневой краской, на плечи накинул бурнус — одежду такую арабскую — и один днём и ночью — вот таким арабом по всему побережью за своими паучками! Говорили мне на корабле, что нелёгкое было дело, совсем нелёгкое. И лихорадка его била, и солнце жгло, и с разбойниками встречаться приходилось, и цингой он там болел, и дикие звери на него нападали — и, видите, всё ему нипочём! Не отшибло охоты. Сначала к арабам, теперь к папуасам. Награду ему за это какую обещали? Или орден? Прямо даже не поймёшь как следует. Но только странный человек! Очень странный!

И Ульсон снова остановился, чтобы перевести дух, но Бой как будто даже и не слушал его.

Вытянув шею, он встревоженно прислушивался к чему-то. Из-за кустов глухо доносились голоса.

— Это господин, — сказал Бой, обернувшись к Ульсону: —Это есть голос господина. Может, господину есть плохо?

И Бой решительно двинулся вперёд.

Маклай и Туй стояли на площадке между хижинами и хлопали друг друга по рукам.

— Туй! — кричал Маклай.

— Маклай! — кричал Туй. И оба улыбались друг другу.