Ада Чумаченко - Человек с луны[Рис. П. Староносова ]

Утром Маклай ещё раз проверил своё решение.

«Конечно, всякий меня назовёт чудаком, — говорил он сам себе, прилаживая дорожный мешок. — Может быть, я и вправду чудак. Папуасы вовсе не обязаны видеть во мне непременно друга. Они могут напасть на меня, и тогда я должен буду защищаться. Значит, револьвер должен быть со мной. Так. Хорошо. А с другой стороны, что я сделаю со своим револьвером против сотни сильных и ловких людей? Перестреляю человек пять или шесть, а потом всё равно сдамся. Легче ли мне будет умирать, если я убью этих пятерых? Думаю, что нет!» Маклай взял в руки револьвер и подбросил его на ладони.

«А главное, опасно то, что я и сам не знаю, как буду вести себя с такой штучкой в кармане. Вдруг мне не понравится что-нибудь в обращении папуасов? Предположим, что я рассержусь и выйду из себя. Кто может ручаться, что я не выстрелю, пускай даже в воздух? Какая же будет у меня потом дружба с папуасами? Никакой, конечно!»

Маклай решительно сунул револьвер в открытый ящик стола. Револьвер остался дома. Вместо него Маклай положил в карман записную книжку и карандаш.

Ульсон и Бой спали. Туман ещё цеплялся за ветки деревьев и стлался по земле. Маклай вышел на тропинку и углубился в лес. Ему хотелось пройти в Горенду, в деревню, в которой он впервые встретил Туя.

Жители Горенду были ближайшими соседями Маклая. Это оттуда доносились по ночам глухие звуки дудок и барабанов — больших, искусно выдолбленных обрубков дерева. Это над Горенду поднимались по утрам высокие столбы дыма. Это оттуда к хижине Маклая приходили каждый день молчаливые и любопытные гости.

Горенду была близко, и Маклаю казалось, что тропинка сама приведёт его к ней.

Шагалось легко. Солнце было ещё низко. Утренний лес был полон росы, блеска, птичьих голосов. Ноги точно сами перепрыгивали через корни деревьев. Плечи легко раздвигали ветки вьющихся растений.

Резкий крик птиц лори привлёк внимание Маклая.

Он поднял голову. Птицы перелетали с ветки на ветку, похожие на пёстрые, неожиданно ожившие цветы. Красные, жёлтые, синие крылья были ещё ярче от солнечного блеска, сочившегося меж листьев.

Маклай вдруг остановился. Прямо над его головой, совсем невысоко, вспорхнула птица, не похожая на остальных нарядных своих подруг.

Это была кокки — птица-шалашник, размером и чёрно-сизым оперением сразу напомнившая Маклаю его землячек — простых русских галок.

Маклай засмеялся.

— Галочка! — позвал он её. — Галя!

Кокки не испугалась. Чёрный блестящий глазок зорко глядел на человека. Затем птица лениво взлетела и пересела на соседний куст. Маклай сделал несколько шагов по направлению к ней.

— Ах ты, галочка! — повторил он. — Ах ты, галя! Птица опять перепорхнула на другое дерево.

Маклай протянул осторожно руку. Птица была близко. Казалось, он может достать её. Его почему-то умиляли её простые чёрные пёрышки, её любопытный глазок, наклонённая набок головка.

Ему сразу припомнилось детство в деревне, рыхлый мартовский снег и галки на ветвях прозрачных берёз.

Промочив до коленей ноги, он по целым дням бродил тогда по оттаявшим дорогам, пускал кораблики по вздутым мутным ручьям.

Ещё тогда, в селе Рождественском, Новгородской губернии, одиннадцатилетним мальчуганом, он твёрдо решил стать путешественником. Далось это ему нелегко. Отец умер рано, средств не хватало, жизнь была трудной. Но как бы то ни было, а намерение своё он выполнил.

И сейчас перед ним не простая родная галка, а новогвинейская птица кокки, за спиной — океан, под ногами — тропинка в папуасскую деревню Горёнду. И вдруг Маклай с удивлением огляделся вокруг себя.

Нет, это вовсе не дорожка в Горёнду. Этой лужайки в прошлый раз он не видел. Вот и глубокий обрыв; его не было тоже. Между деревьями мелькают крыши хижин, но это не Горёнду. Он пришёл к другой деревне.

Мальчик лет четырнадцати выбежал из кустов. Он с изумлением посмотрел на Маклая и вдруг закричал и бросился бежать обратно.

За деревьями завизжали женщины, громко заплакали дети. Кто-то закричал, предупреждая об опасности, и сразу замолчал.

Маклай остановился. Крики сразу оборвались.

Снова стало тихо. Маклай пожал плечами и раздвинул кусты.

Мужчины, вооружённые копьями, стояли не двигаясь. Брови их были насуплены, ноздри раздуты. Под тёмной кожей дрожали мускулы, руки напряжённо сжимали древко оружия. Казалось, ещё мгновение — и эти копья полетят в Маклая,

Маклай огляделся. Да, он попал совсем в чужую деревню. Ни одного знакомого лица, ни одной улыбки, ни одного приветственного жеста, И нигде ни женщин, ни детей. Их всех спрятали от него — от врага, от незнакомца. Он нерешительно шагнул вперёд. Две стрелы с лёгким свистом пронеслись над его головой и ударились о ствол дерева.

Маклай стиснул зубы и сжал кулаки, но лицо его было спокойно, только голова поднялась чуть-чуть выше. «Спокойствие, — говорил он себе. — Посмотрим, что будет дальше. И как хорошо, что я оставил револьвер дома!»

Папуасы подходили к Маклаю всё ближе и ближе. Их было много и с каждой минутой делалось больше.

Толпа окружила Маклая. Старик с лохматой бородой вышел вперёд и закричал о чём-то громко и пронзительно. Остальные стояли насупившись и одобрительно покачивали головой. Речь старика, видно, была им по душе. Время от времени старик вытягивал худую, жилистую руку и указывал на лес. И тогда десятки сильных, мускулистых рук вытягивались в том же направлении.

Маклай не шевелился.

Вдруг чьё-то копьё мелькнуло у самых его глаз. Оно почти коснулось его щеки и таким же ловким движением было отдёрнуто назад.

Молодой воин насмешливо смотрел на Маклая, Он думал услышать испуганный крик, увидеть искажённое страхом лицо.

Маклай улыбнулся, сделал шаг вперёд и, не произнося ни слова, опустился на лежащую рядом с хижиной циновку. На горячей земле лежала лёгкая, прозрачная тень. Маклай молча расстегнул пояс и, наклонившись к башмакам, стал расшнуровывать их. Один за другим башмаки свалились с усталых ног. Маклай пошевелил натруженными пальцами, примостил свой мешок вместо подушки, зевнул и растянулся во весь рост.

Крикливый старик замолчал на полуслове.

Открыв рот, он с недоумением смотрел на Маклая.

Толпа чуть-чуть отодвинулась и притихла.

«Очень хорошо! — подумал Маклай;— Очень хорошо! Не нападёте же вы на безоружного спящего человека. Вы видите, что я не боюсь вас. Не боюсь — значит, я сильнее. Кто же тронет сильного и мирного гостя?»

Устроившись поудобней, Маклай подложил под голову руку, совсем как у себя на постели. Из-под опущенных век он видел, как папуасы взволнованно переговаривались между собой. Задние поднимались на цыпочки, чтобы получше рассмотреть странного человека. Костлявый старик, тряся бородой, показывал попеременно то на небо, то на Маклая. Юноша, только что целившийся копьём в Маклая и чуть-чуть не ранивший его, сейчас сидел на корточках и жадно разглядывал сброшенные башмаки. Остриём своего копья он то поднимал, то опускал длинные шнурки с медными наконечниками. Было видно сразу, что они очень нравились ему, но подойти ближе и взять их в руки он не решался.