Иштван Фекете - Терновая крепость

— Я спрошу дядю Иштвана.

— Незачем. У него и так хватает забот. Все что надо, я сам знаю. Ведь он тоже рос у меня на глазах. Куда мы пойдем, это наше дело. На рассвете я постучу тебе в окошко.

— Дядя Матула, я привез вам сигар.

— Спасибо, что вспомнил обо мне.

— Я часто вспоминал вас, дядя Матула, часто! Если бы меня не отпустили сюда, я бы умер с горя.

— Ну, так только говорится, хотя рано или поздно все помрут. Но лучше оставить это напоследок. Ножик я тебе утром отдам.

— Что мне взять с собой поесть?

— Я уже сказал Нанчи. Воды там полно, вот было бы столько вина! Ты привез сапоги?

— Сапоги? Зачем они летом? У меня есть сандалии. Теперь в сапогах жарко.

— Я говорю про резиновые. Там и вода, и комары, и крапива, да еще пиявки.

— Я буду внимательно смотреть, дядя Матула.

— Ну ладно. — Старик собрался уходить. — Так до свидания. Обед был вкусным и обильным.

— Мы пообедаем вдвоем, — сказала старушка.

— А дядя Иштван?

— Я послала ему обед в поле. В такую горячую пору я частенько так делаю. В комнате накрыть стол?

Давайте поедим на кухне, тетя Нанчи! Можно мне макать хлеб в подливку на сковородке?

— Можно! Кто такой тощий, словно после семи лет неурожая, тому можно. Но только после супа!

— Суп не самое главное!

— Без супа нечего макать хлеб, — отрезала тетя Нанчи. — Виданное ли дело, обед без супа?

Итак, наш друг Плотовщик съел суп, потом хлеб с подливкой и признался, что тетя Нанчи — «честное слово» — готовит лучше, чем мама Пири.

Вообще он отлично чувствовал себя в довольно жаркой кухне, где, однако, к счастью, не пахло газом и было так просторно, что по сравнению с городской эта кухня казалась большим залом.

И Плотовщик наелся так, как подобает плотовщику.

— Могу дать тебе рюмочку вина.

— Сойдет!

— Я думала, в Будапеште выражаются вежливей. Дюла слегка покраснел.

— То есть пожалуйста.

У вина был приятный вкус, но Дюла решил, что старушке не приятны его словечки, к которым уже привыкла дома мама Пири. Тетя Нанчи быстро обижалась и так же быстро отходила.

— Капелька вина не повредит, ведь оно переходит в кровь.

Потом Дюла попросил еще мяса, попросил и еще вина. Он пришел в отличное настроение. Щеки у него раскраснелись, глаза заблестели.

— Спасибо, тетя Нанчи, такой вкуснятины я в жизни еще не ел.

— Иди поспи, сынок. Я тебя здесь откормлю, не беспокойся. Наш Плотовщик не беспокоился и после двух рюмочек вина даже чувствовал себя необыкновенно храбрым. Но спать ему не хотелось. Он взял какую-то книгу и полистал ее. Приподнятое настроение его не покидало. И вдруг его взгляд остановился на коробке сигар.

«Вот сигары, — заговорило в нем вино, — вот подходящий случай!»

«Дядя Иштван узнает», — возразил Плотовщик, но взял одну сигару и принялся ее разглядывать.

«Откуси кончик! Так делают настоящие мужчины».

«Откушу, но не закурю», — сказал он себе и стал искать спички; потом открыл окно, сев возле него на стул, закурил, как взрослый.

«Приятно!» — обрадовался Лайош Дюла и вообразил себе, как будет курить сигары вместе с Матулой.

Дым он пускал в окно и затягивался все с большим удовольствием, но тут у него появилось желание выпить еще немного вина. А вина не было, только палинка [5] Венгерская водка. .

Плотовщик пригубил палинки, и курение пошло лучше, чем раньше, «Мне четырнадцать лет, — с гордостью думал он. — Бык уже два года курит. Табак в сигарах совсем не вредный, не то, что папиросная бумага. Сигары! Вот это да! Я поговорю с дядей Иштваном, и после обеда мы будем выкуривать по одной…»

В эту минуту все казалось ему достижимым.

«Великолепно», — глубоко вздохнул Дюла, хотя ощутил во рту горький привкус, и у него промелькнула мысль, что дядя Иштван вряд ли позволит ему курить.

Потом он бросил сигару в печку и почувствовал, что выпил лишку. Ни вина, ни палинки, ни сигар ему больше не хотелось. У него кружилась голова.

«У меня расстройство желудка», — решил он. И тут все поплыло перед его глазами, пол закачался, и наш Плотовщик вцепился руками в стул, который стремился непременно убежать от него.

— Мне плохо, — прошептал он, — мама Пири, мне плохо… —

Маму Пири он позвал по привычке и прислушался, потому что где-то тихо звенели звоночки, которые затем заглушил громкий колокольный звон. — Ай! Аа-ай! Где тут ванная? Аа-ай.

Стены теперь вращались вокруг него, а пол продолжал покачиваться, но иногда под ногами появлялись участки твердой почвы.

Наш Плотовщик попал в ураган. На дом обрушивались огромные волны, и когда Дюла попытался взяться за дверную ручку, она от него отпрыгнула.

— Аа-ай! Умираю!

Но он не умер, и ручка сама собой очутилась в его кулаке.

— Мне конец! Только бы не вошла тетя Нанчи!

Когда дверь наконец открылась, Дюла стремглав бросился в ванную, пол которой, как в лифте, вдруг поехал куда-то у него под ногами. В животе у него забурчало.

— Аа-ай! Конец… Ааа… ааа…

Корабль Плотовщика так сильно трепали волны, что крушение было неминуемо. Буря разыгралась вовсю — и неудивительно. А затем последовало извержение вулкана…

… Лайошу Дюле решительно повезло, потому что до самого вечера он пробыл один, а в тот памятный день больше всего жаждал он одиночества. Кроме того, он жаждал, чтобы у него прошла головная боль и тошнота, ведь хотя буря улеглась, корабль нашего Плотовщика был сильно потрепан.

К чести его, надо сказать, что он, несмотря на отчаянную слабость, навел порядок в ванной комнате, уничтожил все следы бури, а потом, шатаясь, добрался до комнаты и растянулся на диване. Небесный свод, то есть потолок, правда, еще немного качался, но Дюла закрыл глаза и тотчас заснул.

Когда он проснулся, солнце плыло уже над самыми крышами домов, а на изгороди под окнами воробьи проводили вечернее заседание и, громко чирикая, докладывали о чем-то.

Наш Плотовщик повернул туда голову и попытался собраться с мыслями, что оказалось совсем нелегко. Он последовательно восстановил в памяти все, что происходило до обеда, но дальнейшие события… Ух! Это был какой-то сумбур, вдруг сменившийся чириканьем воробьев.

Дюла чувствовал во рту горький вкус, и когда встал с дивана, то едва держался на ногах, он качался, как говорится, подобно майской тростинке.

«Но почему тут такой кошмарный, тошнотворный запах? — недоумевал он. — А, сигара!»

В пепельнице лежал окурок сигары, который, несмотря на свои скромные размеры, распространял крепкий табачный дух.

— Ага! — изрек Плотовщик и с отвращением выбросил окурок в окно.

И тут воспоминания его прояснились, он нашел недостающие звенья: вино, палинка, сигара.

«Брр, если бы увидел Кендел…» — с ужасом подумал он. Затем он пошел в злополучную ванную, тщательно вымылся и сменил рубашку, но с еще большим удовольствием, окажись это возможным, сменил бы он кожу, чтобы отделаться от неприятных воспоминаний. Но их так или иначе могло смыть только время, и поэтому Лайошу Дюле пришлось ограничиться сменой рубашки.