Ласло Харш - Ребята не подведут!

Господин Розмайер рассказал, что бомба, вой которой они вчера слышали, упала посреди двора, врезалась в песок, завязла там и не взорвалась. Она и посейчас еще лежит в песке. Спасибо, что Пушок никого к ней не подпускал вчера вечером, а то бы бедняжка Эде непременно погиб. Да и не только Эде, а все жильцы взлетели бы на воздух, если бы не Пушок. Так что, возможно, собака получит награду. Бомба уже огорожена, скоро приедут саперы и обезвредят ее. Но как бы то ни было, виновник торжества — Пушок, вот потому-то он и принес ему немного костей…

Таким образом, Пушок был полностью оправдан и помилован. Однако сам Пушок никак не реагировал на эту радостную весть и даже не высовывался из-под подушки до тех пор, пока Розмайер не распрощался и не ушел. Только тогда он со- скочил на пол и набросился на кости, но Габи готов был поклясться, что, грызя их, Пушок все время косился на дверь.

После этой приятной неожиданности Габи навестил доктора Шербана и спросил еще раз, как называются те самые кровяные… шарики, что ли? Господин Шербан поинтересовался, зачем это ему понадобилось знать, и Габи ответил, что человек должен знать все, в том числе и то, как называются эти кровяные… Тут, конечно, Габи схитрил и не сказал доктору, что собирается создать боевую группу, для которой нужно подыскать подходящее название.

А такую группу создать было просто необходимо и как можно быстрее, ибо им, ребятам, доверили весь дом. Не двор, не балкон, не чердак, не бомбоубежище, а весь дом! Причем доверил им дядя Чобан.

Произошло это так. Дядя Чобан ушел. Правда, сначала ушел дядя Комлош, забросив за спину вещевой мешок. Дуци, стоя у ворот, долго махала ему рукой. Потом ушел квартирант Чобанов, размахивая крашеным солдатским сундучком. Вслед за ним ушли дядя Пинтер с первого этажа и сын дяди Варьяша. Правда, жил он не у них в доме и только пришел попрощаться с родителями… Словом, не проходило дня, чтобы кто-нибудь не плакал то на первом, то на втором этаже… Весь дом как-то неожиданно притих. Только у Розмайеров целый день гремело радио, разнося по двору трескучие военные марши. Должно быть, господин Розмайер нарочно похвалялся перед соседями радиоприемником, который он купил у Чобанов в тот самый день, когда дядя Андраш Чобан узнал, что и ему надо уйти из дома, прихватив с собой солдатский, выкрашенный желтой краской, сундучок.

Тетя Чобан утирала слезы, глаза у нее были красные-красные. Дядя Чобан стоял перед ней с солдатским сундучком в руке и говорил, что беспокоиться за него нечего: он, мол, все равно бросит солдатскую службу, так как не собирается умирать за то, чтобы пузан Розмайер набивал себе мошну и весь день слушал радиоприемник.

— И что с нами будет? — всхлипывая, запричитала тетя Чобан. — Что будет? Кто теперь присмотрит за домом?

Андраш Чобан беспомощно развел руками, окинул взглядом дом и уставился на Габи, на братьев Шефчиков, на Денеша, стоявших во дворе и молча глядевших на эту грустную сцену. В уголках губ дяди Чобана появилось некое подобие невеселой улыбки.

— Кто присмотрит? — с горечью переспросил он и, ткнув пальцем в ребят, сказал: — Да вот… они, ребята.

И, тяжело вздохнув, он отвернулся и торопливо зашагал прочь.

Разумеется, дядя Чобан сказал это просто так, с досады, но Габи воспринял его слова всерьез и решил тут же создать боевую группу — ведь им доверили, поручили присматривать за домом!

В тот же день, под вечер, он созвал всех своих друзей, даже и не подозревавших о том, что сегодня родится на свет новая боевая группа, верный помощник движения Сопротивления.

Собрались они на своем излюбленном месте, под лестницей на первом этаже, где в свое время спрятал Габи Пушка от немца в черной форме. Пришли Шефчики, двойняшки, Денеш, Дюрика, Дуци и даже Шмыгало с Милкой, хотя поначалу Габи колебался, стоит ли их звать: ведь жили они вместе с бабушкой не в их доме, а в маленькой хибаре за углом. В конце концов он все же решил, что Шмыгало и Милку вполне можно принять в группу, во-первых, потому, что они тоже дети, а во-вторых, чем больше будет группа, тем лучше. Эде, по счастью, дома не оказалось, да его и вряд ли бы позвали.

Габи стал председателем группы. Петера Шефчика выбрали секретарем, с тем условием, что, когда он по возрасту выйдет из секретарей, его место займет Янчи. Договорились о тайном знаке: согнутый указательный палец, что означало: «Пусть меня согнет вот так же, если я нарушу тайну». Петер-секретарь поинтересовался, какую тайну они должны хранить как зеницу ока.

— Тайну о том, что мы создали боевую группу, — разъяснил Габи. — Разве это не важная тайна?

Петер признал тайну крайне важной, и Габи уже собрался было предложить сыграть в футбол, как два невольных участника тайного совещания сцепились друг с другом.

Один из этих участников, Мурза, выгнула дугой спину, взъерошилась, воинственно ощетинилась и злобно зашипела. Второй же — Пушок — оскалился и грозно зарычал.

Габи тут же ударил Мурзу по морде, ткнул кулаком в бок Пушка и обратился к ним с длинной речью, в которой пытался внушить им, что сейчас не время ссориться.

Конечно, Мурза и Пушок вряд ли что-либо усвоили из его вдохновенной речи, а поэтому Габи сгреб правой рукой кошку, левой собаку, стукнул их лбами и потер мордами, как бы наглядно показывая, что такое настоящая дружба. Поначалу Мурза все еще продолжала шипеть, Пушок рычать, но вскоре все уладилось как нельзя лучше: вздыбившаяся на Мурзе шерсть улеглась, и она мирно замурлыкала; Пушок же приветливо завилял хвостом и тоненько тявкнул в знак примирения. Только после этого можно было пойти поиграть в футбол.

Вскоре выяснилось, что объединились они как раз вовремя.

В последующие дни они охотно здоровались друг с другом по нескольку раз в день, незаметно сгибая при этом указательный палец. Кроме того, весь дом не переставал удивляться внезапной дружбе Пушка и Мурзы. Разумеется, никто и не догадывался об истинной причине такой дружбы, поскольку ребята держали язык за зубами. Да и не до разговоров им было, ибо они хорошо понимали всю тяжесть ответственности, навалившейся на их хрупкие детские плечи: ведь присматривать за целым домом не так-то просто. Особенно если учесть, что делать это надо осторожно и незаметно.

Кстати говоря, толчком, побудившим группу к активным действиям, послужило неожиданное исчезновение одного из членов группы, а именно Дюрики.

Около полудня тетя Резик, мама Дюрики, вдруг обнаружила, что Дюрика куда-то запропастился. Она побежала к тете Чобан узнать, не торчит ли он у нее. Убедившись, что его там нет, тетя Резик вместе с тетей Чобан вышла на балкон, окликнула родителей Денеша и спросила, нет ли у них Дюрики. Нет, Дюрики у них тоже не было. Услышав громкие, взволнованные крики, во двор вышел дядя Варьяш и заявил, что он хорошенько проучит этого шалуна, который только и знает, что безобразничать да лазить по перекладине. Небось он и сейчас там. Но Дюрики у перекладины не нашли. Тогда мама Габи торопливо поднялась на балкон и рассказала соседям, что еще в первый день прихода немцев мчавшийся по улице немецкий танк задавил какого-то ребенка. Тогда тетя Варьяш недолго думая принялась уверять, будто немецкий танк задавил именно Дюрику и бедняжку увезли в больницу. Как потом выяснилось, Дюрики и в больнице не оказалось.