Ласло Харш - Ребята не подведут!

— Давайте я починю! — высунулся вперед Шефчик-старший. — Я хорошо разбираюсь в радиоприемниках.

И, не дожидаясь ответа, он прыгнул в окно, подскочил к приемнику, включил его, и в следующую секунду весь двор огласил зычный голос диктора:

«Немцы хотят навсегда лишить венгерскую нацию величайшего сокровища — свободы и независимости. Поэтому я сообщил здешнему представителю Германской империи, что мы заключим предварительное перемирие с нашими бывшими противниками и прекратим против них какие бы то ни было враждебные действия».

— Ура! Ура! — восторженно завопили ребята.

Господин Розмайер побледнел, рванулся к приемнику, выключил его и, захлопнув окно, выбежал из комнаты.

Габи чувствовал, как рыдания подступают ему к горлу и радостные слезы предательски навертываются на глаза. Если бы кто-нибудь спросил у него, отчего он готов расплакаться, то он не смог бы ответить. Однако он хорошо знал, что если бы его все-таки об этом спросили, он бы обязательно разрыдался и, самое странное, не испытал бы при этом никакого стыда, хотя рыдать — последнее дело. И вместе с этими подступающими к горлу рыданиями, его вдруг обожгло жгучее желание запеть какую-нибудь хорошую и очень торжественную песню. Эти два противоречивых чувства как-то причудливо переплетались в его сознании, оставляя в нем ощущение чего-то целостного, неразделимого. Но он не знал, что именно запеть. Много песен разучивал он в школе, но ни одна из них не подходила к этой минуте.

Наконец его осенило.

— «Да одарит нас мадьяр…» — робко запел он, чувствуя, что вместе с первыми словами из глаз его полились слезы.

Ребята с недоумением глядели на своего плачущего и вместе с тем поющего председателя. Впрочем, недоумение это длилось недолго, и вот уже шесть детских голосов подхватили песню, и она, набирая силу, полилась вольно и широко.

Так, исполняя гимн, они обошли весь двор.

«Уже народ наш в прошлом выстрадал себе будущее», — торжественно гремели заключительные слова.

И тут, откуда-то с высоты, зазвучал новый голос — мужской, скрипучий. Они подняли вверх головы и увидели, как на втором этаже, облокотись на железные перила балкона, стоял дядя Шефчик и во весь голос пел.

Члены группы знали эту песню, но еще никогда ее не пели. Это была прекрасная, мужественная, зовущая к победе песня. Мальчишки слушали как зачарованные, потом стали притопывать ногами в такт песне, а когда дядя Шефчик повторил заключительные слова, тут же подхватили их. Концовка песни, казалось, обрела крылья и усиленная звонкими голосами, взмыла над задымленными, покрытыми копотью крышами андялфельдских домов.

«Став на горло угнетателям народа, завоюем для себя свободу».

К тому времени во двор высыпал уже весь дом. Одни кричали «ура!», другие хлопали в ладоши, третьи обнимались.

— Значит, скоро вернется мой Андраш, а? — спрашивала тетя Чобан, вытирая глаза.

— Вот и дожили до светлого дня! — всхлипывала мама.

— Теперь уже не будем прятаться под землю, как крысы! — ликовала тетя Шефчик.

— Похозяйничали у нас гитлеровцы, и хватит! — похохатывал дядя Шефчик.

— Может, и моего Лайошку отпустят… — вздыхала тетя Варьяш.

— И Пинтер тоже вернется, — радовалась тетя Пинтер, всегда называвшая мужа по фамилии.

Одним словом, дом бурлил, гудел, бушевал, и только двое из всех не принимали участия в этом всеобщем ликовании.

Во-первых, в окне Розмайеров никто не появлялся.

Во-вторых, дверь Шлампетера так и оставалась запертой. Или его не было дома, а может, его и не радовало, что война кончилась и кровавая бойня прекратилась.

«Но почему среди ликующих людей нет доктора Шербана? — недоумевал Габи. — Ведь он так ненавидит войну и всех тех, кто затеял ее — немцев и их венгерских прихвостней. И вот теперь он почему-то не радуется со всеми вместе. Почему?..» Габи задумался. Все-таки странно… Тем более, что доктор Шербан был дома — это-то Габи точно знал, потому что они вместе поднимались из подвала. Странно… Габи уставился на дверь доктора Шербана и стал ждать. Ждать ему пришлось довольно долго. Но вот дверь наконец тихонько приоткрылась, и доктор Шербан, стараясь остаться незамеченным, направился к лестнице. Когда Габи подбежал к лестничной клетке, доктор Шербан уже вышел за ворота. Габи бросился за ним. Он заметил, что советник торопливо зашагал в сторону Сегедского шоссе.

— Господин Шербан! Господин Шербан! — крикнул он и припустился во весь дух.

Доктор Шербан остановился. Габи, не успев отдышаться, спросил его:

— Скажите, доктор Шербан, неужели вы не рады, что наступил мир?

— Мир еще не наступил, — грустно ответил доктор Шербан.

— Нет, наступил, — упрямо повторил Габи. — Об этом объявили по радио.

Доктор Шербан молчал.

По мостовой то и дело громыхали немецкие танки, направляясь в сторону Уйпешта. Туда же с бешеной скоростью мчались и немецкие грузовики. На грузовиках громоздились кое- как наваленные вещи, а на них сидели мужчины и женщины, злобно поглядывая на прохожих.

Доктор Шербан по-прежнему молчал. Наконец он взял Габи за руку.

— Я как-то рассказывал тебе… — задумчиво произнес он.

— Помню, о кровяных тельцах… — кивнул Габи.

— Верно. О кровяных тельцах. И о микробах. Возможно, ты не забыл и о том, что больной выздоравливает лишь тогда, когда кровяные тельца с помощью врача уничтожат вредоносные микробы…

— Конечно, не забыл! — с гордостью подтвердил Габи.

— Ну вот и прекрасно. Но бывает и так, причем довольно часто, когда выздоровление наступает вроде бы сразу и больной чувствует себя совершенно здоровым. У него появляется аппетит, ему уже не лежится в постели, и он готов даже петь, потому что чувствует себя куда лучше, чем до болезни. В таких случаях все радуются, полагая, что больной выздоровел. И только врач знает, что все это обманчиво. Больше того, подобная внезапная перемена подтверждает, что состояние больного очень тяжелое. Только врач знает, что пройдет несколько часов, а может, и минут, как температура опять подскочит, больной начнет бредить и вместо выздоровления наступит крайне опасное состояние, именуемое обычно кризисом.

— А отчего так бывает? — спросил Габи.

— Пожалуй, оттого, — объяснил доктор Шербан, — что болезнь, которая не смогла окончательно сломить организм, делает как бы передышку, чтобы собраться с силами, а затем с яростью обрушивается на больного. Понял?

— Вроде бы понял… немного… — ответил Габи. — Но вы все- таки объясните попонятнее.

— Попытаюсь, — усмехнулся доктор Шербан. — Как тебе известно, я врач и поэтому лучше всего смогу пояснить на примере болезней. Вообрази, что страна — это человек. И вот я делаю осмотр: выслушиваю легкие, сердце, проверяю пульс и убеждаюсь, что до выздоровления пока далеко, ибо в организме больного есть еще микробы.