Юрий Сальников - Под солнцем горячим

Она выслушала, не моргая, и сказала:

— И я.

— Что — ты?

— И я с тобой. В Алюк и пещеры.

— Нет, постой, — испугался Гера. Такого оборота он не ожидал. — Ты разве не поняла? Я один, без отряда пойду.

— Да все я поняла, — сказала Гутя, — вот и я с тобой.

Ну и девчонка! Гера даже привскочил. И сразу схватился за голову: ударился о сучок. Забыл, что сидят как в гнезде, под деревом. Было больно, но он засмеялся. Гутя тоже засмеялась. Гера протянул союзнице руку:

— Тогда смотри! Не отступать, слышишь?

— Не отступать! — повторила она, ударив по его руке мягкой ладошкой.

Это прозвучало, как клятва. Теперь оставалось одно: ждать, когда отряд придет в Принавислу.

А этот момент был уже близок. Ведь до Принавислы оставался всего-навсего один «туристский бросок».

Только вот ведь что оказалось — Герман-то Гусельников просто-напросто непрактичный мечтатель. И Гутька Коноплева — дотошная девчонка — быстро спустила его с заоблачных высот на реальную землю. Она спросила:

— А что мы будем есть, когда пойдем?

Действительно — что? Герка захлопал глазами. И молчал. Об этом он и не подумал…

Дождик утих. Еще сыпались сквозь солнечные лучи редкие разноцветные брызги, но шуршать над головой перестало, и замерли, отдыхая, уставшие листья. Шум речки опять стал слышнее. Гера поднял удочку, крючок был голый. Гутя разыскала нового червяка. Но раздались голоса. По берегу возвращались вымокшие рыбаки. Они не сумели спрятаться так надежно, как Гера с Гутей.

— Пошли, — сказал главный рыболов Дроздик. — Наловили изрядно. — Он явно задавался.

Гутя и Гера присоединились к ребятам, но пошли на расстоянии от них, и Гутя шепнула:

— Нам придется сделать запас сухарей.

Это точно! Все, кто куда-нибудь бегут, запасают сухари — Гера читал про это миллион раз.

— А можно и хлеб, — сказал он. — Который к обеду. И сахар.

— Сахар в ведро бросают, — возразила Гутя. — А вот если сухим пайком в дороге дадут, есть не будем. Но этого мало.

— Зря волнуешься, — сказал Гера. — До хутора Алюк дойдем, а там люди. С голоду умереть не дадут.

К домику лесника рыбаки подошли с песней. Пели кто во что горазд, но зато всему лагерю стало известно, что промысловики-кормильцы возвращаются с удачным уловом. Выставленные в ряд котелки привлекли целую армию приемщиков во главе с Лидией Егоровной. Рыбы и вправду было изрядно, хотя каждая не превышала по размеру огрызок карандаша. Чистили ее, конечно, сообща, вода в ведре уже закипала, дежурная Муврикова приготовилась к торжественному моменту — она решила самолично опустить рыбу в будущую уху. С нетерпением ожидая обед, все глотали слюнки, как вдруг раздался истошный вопль: «Рыба! Рыба!» Кричала Муврикова.

Можно было подумать, что весь улов уплыл из ведра назад в реку. Гера сломя голову бросился к костру. Там уже собралась большая толпа, все заглядывали в ведро и ахали. Оказывается, Муврикова перепутала ведра и всю рыбу бухнула в макароны с тушенкой! Представляете, какое получилось кушанье? Из макарон с мясом торчали хвосты и скелеты. Дроздик костерил Райку и Швидько, который помогал ей, так свирепо, что Лидия Егоровна заступилась за них:

— Успокойся, не нарочно же они.

— Еще бы нарочно! — кричал Дроздик. — Да их тогда из похода выгнать! Такая беда!

Для кого беда, а для наших заговорщиков получилась удача: Лидия Егоровна с Альбиной начали срочно варить суп, а ребятам раздали по куску сахара и хлеб с салом — «заморить червячка». Гера и Гутя, взяв сухой паек, вошли в комнату, где лежали их вещи. Но когда Гера уже завязывал свой рюкзак, спрятав в него сахар, то увидел Толстого Макса. Швидько стоял на пороге, прислонившись к двери, и, засунув руки в карманы, ухмылялся:

— Любезничаете?

Гера переглянулся с Гутей. У обоих мелькнула мысль: «Давно ли он здесь?» Гутя сразу ушла, когда же хотел проскользнуть в дверь и Герка, Швидько задержал его, протянув руку ладошкой кверху:

— Давай.

— Чего тебе?

— А сахарок.

— Какой? Нет у меня. Съел уже, — ответил Гера.

— Врешь! Я видел. Копишь?

Гера рванулся:

— Пусти!

— Дай! А то скажу.

Гера все-таки проскочил на улицу.

— И ничего я тебе не дам, и не думай.

— Ах так! — Швидько за спиной угрожающе зашипел. — Ну, хорошо.

Герка убежал. Но теперь он окончательно лишился покоя. Ходит и оглядывается: а где Швидько? Не стоит ли около учительницы? И о чем разговаривает с Семеном? Предательства от него можно было ждать каждую минуту.

А тут еще странный разговор затеял Семен Кипреев. Он сидел с Альбиной на берегу речки. Гера шел мимо, и Семен окликнул:

— Гусельников, иди-ка сюда. Ну, как жизнь?

Гера кисло улыбнулся. Он даже не знал, как себя вести с девятиклассником. Сколько времени они в походе, но еще ни разу — понимаете, ни разу! — Семен не вспомнил о том, что наговорил ему по глупости Герка тогда на улице. Вроде не сердится, или вида не подает? Правда, Герка все время старался быть подальше от Семена, а тут…

— Садись, — сказал Кипреев.

— Да нет, — попытался Гера отказаться, надеясь, что удастся улизнуть.

— Садись, говорю, — Семен похлопал по земле рядом с собой.

Гера сел на травянистый обрывчик, поставив ноги, как и Семен с Альбиной, на влажный песок. Сбоку стоял транзистор, тихо звучала музыка.

— Значит, говоришь, хорошая жизнь? — спросил Семен, хотя Гера ничего такого не говорил. — Вообще-то верно, — согласился Семен. — Движемся легко, нормально. И мы тут с Альбиной вспоминаем. Было у нас два года назад путешествие. Третий раз в поход отправились, вроде с опытом, да? — обратился он словно за поддержкой к вожатой. Та кивнула. — А ведь что случилось. Перебирались через Афипс. День кончался, а мы тропу потеряли. В горах это запросто: если дорогу плохо знаешь — дважды два заплутаешь. Пропала тропа, и ты как пойманный: со всех сторон колючка, лианы да еще горы сплошной стеной. Ползли мы на гору, на этот самый Афипс, напролом. Через колючие кусты. Ты еще ведро тащила, помнишь? — Альбина опять кивнула. — Устали, хоть реви. Ты и вправду заревела.

— Прямо уж, — перебила Альбина. — Ничего я не ревела.

— Ну, я это между прочим, — улыбнулся Семен. — Ты молодцом была.

Ишь, нахваливает! Понятно, конечно. А вот куда со своим рассказиком клонит?

— Карабкаемся мы, значит, — продолжал Семен, — карабкаемся из последних сил, а горе конца-краю не видно. В небе самолеты жужжат, жизнь идет где-то, а мы тут — как на другой планете, голодные, изможденные. Только и радости, что не один ты, а много нас. Вроде не так страшно. А одному — лучше и не соваться в горы. Сгинешь запросто, мама не найдет.

Ага! Маму вспомнил. «Одному не соваться…» Тоже понятно. С намеком: дескать, не суйся, Гусельников.