Ирина Стрелкова - Одна лошадиная сила (повести)

Основательная прогулка по тенистым аллеям парка входила в Володины планы. При ходьбе мозг заряжается энергией, появляются блистательные идеи, каких вовек не дождешься, высиживая за письменным столом.

Сначала Володя поразмышлял о своем вчерашнем разговоре с Валентиной Петровной: «Есть люди, которые избавляют нас от необходимости прилгнуть. Сами все прибавят и досочинят». Идучи к Валентине Петровне, Володя чувствовал себя неловко. Он не имел права доверять ей чужие тайны и не хотел выдумывать фальшивые причины своего интереса к ребятам из Двудвориц. В конце концов он составил уклончивую фразу: «Я познакомился с компанией подростков из Двудвориц, и мне было бы полезно знать, что о них думают в школе». Валентина Петровна тотчас взялась за телефон и стала звонить подруге, которая работает в Двудворицкой школе. «Создал бы ты, что ли, в музее кружок юных историков, — заметила Валентина Петровна, крутя пальцем телефонный диск. — Ну, вот, опять занято! Да, кружок — хорошее дело!» Когда наконец Валентина Петровна дозвонилась до подруги, ее воображение превратило собственные благие пожелания в Володины планы работы с подростками из Двудвориц. «Ты ему покажи характеристики, — втолковывала она подруге. — Он кружок создает. Юные историки, очень увлекательное занятие для твоих трудных. Но с одними трудными он пропадет, дай ему на подмогу хороших девочек…»

Вспомнив рекомендации Валентины Петровны, Володя иронически улыбнулся. «Апачи и кружок юных историков? Ха-ха-ха! Несовместимо! Апачи не пойдут в музей. У апачей другие потребности. Их влечет запретность, опасность, риск, тайна, вражда. Апачей только отпугнет перспектива заняться чем-нибудь полезным — для них самих, для людей. Даже если создать в Путятине кружок конного спорта, члены которого будут не только кататься, но и ухаживать за лошадьми, чистить и кормить… Власть в этом кружке, как и в любом другом, тотчас захватят старательные девочки. Они начнут борьбу с опозданиями. Будут прорабатывать нерях, которые плохо чистят закрепленных за ними лошадей. Установят самые строгие правила приема. И уже не подойдешь к лошади с двойкой в дневнике и с плохой школьной характеристикой.

— Вот именно! — вскричал Володя и остановился.

Какая-то очень важная мысль рождалась в голове и требовала максимума сосредоточенности: «Они станут требовать школьную характеристику!.. Ха-ра-кте-ри-стику! В школе одна, у Кости-Джигита — другая. Но характеристикам всегда свойственно тяготение к стандарту. Я могу их сравнить, сопоставить. И это не должно стать простым вычислением среднего арифметического: сложить и разделить пополам. Есть другой путь. Не арифметика, а химия. Две безликие характеристики — это две пробирки с бесцветными жидкостями. Их надо слить в одну колбу. Что произойдет? Легкое помутнение? Или взрыв?..»

Володя двинулся дальше, радостно потирая руки. «В каждом своем расследовании я стараюсь использовать оригинальный прием. Расследуя кражу четырех фотографических аппаратов, я изобрел метод фотографического воображения. Теперь у меня на вооружении химия. А она, как говорил великий Ломоносов, широко распростирает руки свои в дела человеческие».

В Двудворицкой школе Володе выдали по его списку груду папок с личными делами. Он уединился в кабинете химии, под сенью таблицы Менделеева, в окружении, шкафов, набитых пробирками, колбами и ретортами. Слева он положил школьные папки, справа Костин блокнот.

Для начала Володя поставил простейший опыт. Чиба, он же Витя Жигалов. У Кости в блокноте: «Шатен, уравновешен, ловок, хороший семьянин». В школьной характеристике: «Ленив, на уроках невнимателен, в общественной жизни участия не принимает». Прекрасно. И тот и другой реактив абсолютно бесцветны. Володя поставил перед собой воображаемую колбу, приблизил к ее горлышку две воображаемые пробирки с бесцветными жидкостями. В колбу потекли две струйки. И вдруг внутри все забурлило, замутилось, стал выпадать хлопьями голубой осадок.

— Отлично! — Володя поглядел воображаемую колбу на свет. — Чиба, он же Витя Жигалов, вовсе не пустой человек.

Дальнейшие опыты неизменно давали бурную реакцию. Жидкость в колбе окрашивалась то в синий, то в зеленый, то в оранжевый цвет, выпадали всевозможные осадки. И лишь однажды никакой реакции не произошло, бесцветные жидкости из двух пробирок втекли в колбу и спокойно перемешались. Володя взбалтывал воображаемую колбу, ставил на воображаемую горелку. Никакого результата. Перед ним был классический пример приспособления личности к двум различным формам человеческих отношений.

— Н-да… — пробормотал Володя, — стоит обратить внимание на Куру, ученика 8-го «А» Михаила Курочкина…

«А теперь внимание! — мысленно скомандовал он самому себе. — Максимум осторожности. Исследуется Андрей Бубенцов. Что у него в школьной характеристике?» «Слабо развит, интересы ограниченные, в классе авторитета не имеет». А что в блокноте Кости-Джигита? «Блондин, уравновешен, хороший семьянин, обладает сверхъестественными способностями…» Володя поглядел на свет вторую пробирку. Жидкость в ней была словно бы подкрашена чем-то зеленым. «Что ж! Сливаем!» Володя еле успел отшатнуться. Воображаемая колба в его руках разлетелась вдребезги. Да, это был настоящий лабораторный взрыв. Володя мог торжествовать.

«Изобретенный мной метод химической реакции способен давать практические результаты. Я, конечно, не стану делиться полученными сведениями с Васькой и Костей-Джигитом, — размышлял Володя, наводя порядок на своем воображаемом лабораторном столе. — И не знаю, стоит ли рассказывать о моих опытах Фоме. Он меня поднимет на смех, Фома консерватор по натуре, он отвергает оригинальные методы расследования…»

Выйдя из школы, Володя не поленился обойти ее вокруг и самым внимательнейшим образом изучить настенные надписи и рисунки, сделанные мелом, углем, карандашами всех цветов. По опыту своего детства он знал, как много можно тут почерпнуть ценнейшей информации. Володя сам когда-то в приступе бессильной злости нарисовал мелом на заборе мерзейшую рожу с огромными ушами и оскаленным ртом, а внизу начертал имя своего врага и с наслаждением вывел: «Дурак». Множество таких рож глядело на него сейчас со школьной стены, с ближних заборов и стен домов. Володя обратил внимание на то, что все рисунки словно бы выполнены одной рукой. Разные мстители изображали разных своих врагов, но всюду скалилась одна и та же рожа с оттопыренными ушами и тремя волосиками торчком.

«Все это чем-то напоминает ритуальные маски, — подумал Володя. — Сколько лет мне было, когда я в злой обиде нарисовал такую же? Одиннадцать. А ведь в этом возрасте я уже рисовал вполне недурно, одну из моих работ — портрет Таньки на фоне цветущей сирени — взяли на областную выставку юных художников. И все-таки, когда дошло до мести, я изобразил на стене то же, что изобразил бы любой, не имеющий никакого понятия о линии и перспективе…»