Эхуд Токатли - Дети острова Таршиш

А что, если не один, а двое ребят попросят меня подежурить за них? Тогда я смогу собрать семь жемчужин в неделю, а в месяц двадцать восемь, что за пять месяцев составит сто сорок штук! А за десять месяцев — двести восемьдесят!

Постепенно число жемчужин в расчетах Шмиля росло и росло. Наконец, он пришел к заключению, что если он будет дежурить каждую ночь в течение десяти месяцев, то соберет шестьсот жемчужин! А такое количество жемчуга, без сомнении, огромное богатство.

Но потом Шмиль понял абсурдность своих расчетов. Он никак не сможет дежурить каждую ночь. Он ведь тоже должен спать. И к тому же вряд ли друзья захотят платить ему за то, что он будет выполнять их работу. Возможно, кто-нибудь тоже захочет подработать и получить дополнительно несколько жемчужин.

Затем возник другой вопрос. А хочет ли он действительно оставаться на этом заброшенном острове так долго? Если бы его спросили, что бы он выбрал — собрать много жемчуга или поскорее выбраться отсюда? Что бы он ответил? Нельзя сказать, что Шмиль был абсолютно уверен в ответе. С одной стороны, он хотел немедленно вернуться домой, в Израиль, к друзьям и родителям. Но с другой, ему очень хотелось вернуться разбогатевшим. Он бы отдал деньги отцу и увидел бы огромную радость в его глазах: радость от возвращения потерянного сына и от получения такой огромной суммы денег. Как они нужны отцу, чтобы содержать семью! Разве родители не заслужили подобного сюрприза после многих месяцев волнений?

За эту ночь Шмиль принял решение — трудиться, не разгибая спины. Он должен собрать как можно больше жемчуга, золотых монет, если ему удастся снова пробраться в пещеру, и всего прочего, что только можно найти.

— Что ты здесь делаешь? — нарушил ход его мыслей чей-то голос.— Разве ты не дежурил на этой неделе?

Шмиль оглянулся и увидел Дани, который уже спустился из дома, чтобы умыться. Шмиль был слишком поглощен своими думами и не заметил, как наступило утро. Он вскочил и пошел вместе с Дани к озеру. По дороге Шмиль рассказал ему об их сделке с Гиладом. Дани отвернулся. Было видно, что он этого не одобряет.

— А что здесь плохого? — с вызовом спросил Шмиль, вешая полотенце на ствол дерева.

Дани умыл лицо холодной водой, посмотрел на Шмиля и проговорил:

— Охранять лагерь ночью — это обязанность. Каждый должен отдежурить раз в неделю. Здесь не может быть никакой купли-продажи.

— А почему нет? Гилад устал и согласился заплатить мне.— Что в этом плохого?

Дани собрал свои туалетные принадлежности и предложил узнать мнение других ребят. Шмиль согласился. Во время завтрака Дани спросил, что они думают по поводу того, что Шмиль дежурил вместо Гилада.

— Если Гилад устал,— проговорил Нафтали,— то было очень мило со стороны Шмиля подежурить вместо него.

— Ты видишь? — сказал Шмиль с торжеством.— Гилад должен заплатить мне две жемчужины.

— Что? — воскликнул Ашер.— Гилад хотел заплатить тебе за то, что ты его заменил?

— Да, он согласился заплатить мне,— произнес Шмиль.— Ведь правда, Гилад?

Гилад кивнул в знак согласия. Ребята замолкли. Подобная сделка их очень смущала.

— Это некрасиво,— проговорил Шалом задумчиво.— Я думал, ты хотел помочь Гиладу...

— А я ему и помог! — возразил Шмиль.— И каждый из нас от этого только выиграл. Гилад смог хорошо выспаться этой ночью, а я получил две жемчужины.

— Может быть...— пробормотал Ашер,— но это не правильно... Ты можешь помогать друзьям, но не ждать, что тебе за это заплатят. Что бы у нас здесь творилось, если бы все требовали платы за помощь, которую мы оказываем друг другу? Ты мог бы сделать Гиладу любезность.

— Все это звучит хорошо,— проговорил Шмиль с обидой,— но ведь вчера вечером все были усталыми. Почему тогда ты не заменил Гилада?

Наступило тяжкое молчание. Дани посмотрел на друзей и наконец проговорил:

— Вы видите, что здесь происходит? Я предлагаю запретить подобные сделки.

— Что? Это не твое дело! Гилад и я обо всем договорились!

— Он прав,— сказал Рон,— все могут поступать, как хотят со своими деньгами.

— Нет! — вскричал Дани, сжимая кулаки в карманах.

— Рон прав,— пробормотал Шалом.— Они имеют право заключать между собой любые сделки, а ты имеешь право считать, что так поступать нельзя. Но ты не можешь навязывать им свое мнение.

Дани был обижен. Он понимал, что другие не поддерживают его. Дани замолчал и отошел. Он вдруг почувствовал, что среди друзей он уже не пользуется таким авторитетом, как раньше.

Шалом озабоченно посмотрел на ребят и подумал: как бы приободрить Дани? Как убедить его в их уважении к нему? Как восстановить былую мирную атмосферу на Таршише?

И тут его осенило!

В то утро после молитвы Шалом решил попросить Дани провести религиозный урок. Каждое утро Дани помогал Шалому надевать тфиллин в преддверии бар-мицвы этого хрупкого начитанного мальчика. Накануне дня своего совершеннолетия Шалом вспомнил все, чему его когда-то учил отец, рассказывая о заповеди тфиллин . Но как следует надевать тфиллин и что находится в этих маленьких черных коробочках? Об этом ребятам должен рассказать Дани. Тот с улыбкой согласился. Так начал осуществляться замысел Шалома — вернуть Дани ощущение того, что он нужен детям Таршиша.

Дани сидел среди мальчишек и рассказывал им то, что помнил. Перед своей бар-мицвой Дани ходил с отцом в мастерскую, где изготовляли черные кожаные ремни и коробочки — батим . Оттуда они пошли домой к сойферу , писцу, который переписывает соответствующий текст Торы на тонких листках пергамента. Дани вдохновенно рассказывал о том, что он чувствовал при этом, ребята внимательно слушали его.

На следующее утро на острове царило праздничное настроение. Шалом проснулся на заре, надел тфиллин на руку и голову, губы его шептали молитву. Ребята с интересом наблюдали за ним и отвечали радостным «Амен» . В то утро Шалом присоединился к тем на Таршише, кто уже достиг совершеннолетия, достиг возраста мицвот !

После чтения молитв ребята уселись за праздничную трапезу, во время которой Шалом встал, чтобы произнести речь.

— Дело в том,— начал он несколько смущенным голосом,— что мы, йемениты, не соблюдаем эту традицию... Мой отец говорил мне, что в Йемене никто из евреев не празднует день бар-мицвы . Но если есть повод устроить праздник, то почему я должен этому противиться?

Ребята добродушно засмеялись и начали петь, но Шалом поднял руку и попросил тишины:

— Подождите минуточку! Я еще не все сказал! Дайте мне договорить!

Мальчики замолчали, а Шалом продолжал:

— Вчера я думал о бар-мицве своего брата,— говорил он, поправляя очки на носу.— Все наши родственники пришли послушать, как мой брат ведет молитву, а также отведать угощение, которое приготовила по этому случаю мама. Она плакала, а моя сестра все время ее спрашивала: «Почему ты плачешь! Разве ты не рада, что пришел день бар-мицвы!» Шалом прервался на минуту, судорожно проглотил подступивший к горлу комок и задумчиво продолжал: