Лайф Андерсен - Тебе этого не понять

Нет, я, конечно, дурак: если я об этом расскажу, то получится, что я как будто нарочно его помоями обливаю. А я вовсе этого не хочу. Но не рассказать вроде тоже нельзя, потому что он-то ведь старался, хотел как лучше. Все дело в том, что он ничего такого не умел — и все-таки решил попробовать.

Да нет, успокойся, ты небось черт-те что вообразил. Ничего сверхъестественного он не сделал. Но раз уж я начал все выкладывать, значит, и об этом надо рассказать. Чтоб понятно было, какой он есть.

Помнишь, я тебе уже говорил, что в кухонных делах он полный нуль. Ну, то есть сам я тоже, конечно, не виртуоз, но уж жареную картошку с мясом и с луком да подливку всегда приготовлю. Но он! Потому что… понимаешь, какое дело… мама никогда его к плите не подпускала.

И вот однажды он решил все-таки попробовать. Причем и блюдо-то выбрал не такое уж заковыристое. Свиные отбивные с картошкой и соусом. Но соус этот, говоря мягко, готов был задолго до того, как он снял его с огня. И когда мы пришли домой, то застали родителя на кухне с поваренной книгой, с пригорелым соусом и со всей прочей дребеденью, а вид у него был до того несчастный — ну прямо как будто нас всех троих переехал грузовик. И очень удачно, что мы в тот день пришли все сразу, один за другим, Курт, я и мама, — он ведь начал-то заблаговременно, хотел, чтобы это был сюрприз, когда мы вернемся домой.

Но знаешь, что я тебе скажу? Вечер мы провели отлично. Потому что все вместе начали хохотать. И хохотали мы не над ним — он прекрасно это понимал, поэтому и сам с нами смеялся.

Только жарево-парево, которое он сотворил, было все-таки абсолютно несъедобно, гиена и та бы его в рот не взяла, даже если б сидела на диете. И кончилось тем, что мы все вместе отправились в кафетерий. А потом пошли вместе в кино. И смотрели ковбойский фильм, который мы с Куртом уже видели накануне вечером, но сказать об этом не решились. Промолчали, потому что они же специально ради нас выбрали ковбойский фильм.

А когда мы вернулись домой, то долго сидели, разговаривали, совсем как в прежние времена. И отец пошел с мамой на кухню, когда она пошла заваривать чай. Тот вечер был у нас чайный. Но, когда они вернулись в комнату, на подносе стоял кофейник.

Потом, когда мы с Куртом легли спать, мы слышали, как они целуются у себя в спальне. Мы, конечно, и раньше часто это слышали. Мы ведь жили в таком, знаешь, домике, где стены довольно-таки тонкие.

И раньше я всегда стеснялся, что слышу эти звуки. Но в тот вечер я только радовался. Потому что мы уже давно ничего такого не слышали».

Я заметил, что Петер навострил уши, когда я заговорил про то, как родители целовались у себя в спальне. Вообще-то я не люблю такие разговорчики. Странно все-таки, известно же, что другие мужчины и женщины целуются, обнимаются и все такое, а когда думаешь про собственных предков, то это почему-то не укладывается в голове. Но в тот вечер мне было только приятно. Потому что хоть это, конечно, как-то так… но все равно. Я вот часто пытаюсь вспомнить, когда, собственно, до меня дошло, что мы катимся в пропасть и все, того и гляди, разлетится вдребезги. Очень может быть, я почувствовал это еще до того вечера, когда родитель сжег соус и мы ужинали в кафетерии, смотрели кино, а потом слышали, как они целуются. А может, это уже после было. Но, во всяком случае, в тот вечер я ничего такого не чувствовал. И поэтому мне было тогда очень хорошо.

Так вот, значит, рассказывать про родителей всякие такие вещи я не люблю, и, хотя Петер начал меня выспрашивать, я не стал больше ничего говорить. Я вдруг заторопился, заторопился — неохота мне стало вспоминать, как тогда хорошо было, потому что все равно же все потом разрушилось. И я ни с того ни с сего выпалил:

«Ну, а потом, через несколько дней, он начал пить по-настоящему, не один, а вместе с приятелями».

Я, конечно, сказал неправду — взял вдруг и бухнул. То есть вообще-то это правда. Но только все произошло не в два и не в три дня, а развивалось постепенно, в течение долгого времени. Но мне расхотелось подробно рассказывать. Со всеми деталями, как я рассказывал до сих пор. Наверно, из-за того, что Петер так заинтересовался взаимоотношениями моих родителей. Мне стало противно, вот я и скис. Хотя, будь я на его месте, я бы небось повел себя точно так же, Да, пожалуй. Все-таки интересно же. Если только речь идет не о твоих собственных предках.

Ну вот, а что касается попоек вместе с приятелями, так это сделалось не вдруг — раз и готово. Все на пилось незаметно и, я подозреваю, задолго до того, как мы это обнаружили. Мы, собственно, впервые поняли, что это серьезно, когда он однажды пропал и вернулся домой перед самым ужином. И я не совру и даже не преувеличу, если скажу, что с того времени, когда он был трезв, прошел явно не час и не два. Он подкатил на такси и для начала споткнулся о циновку в прихожей и бацнулся физиономией об пол. Так, знаешь, звучно — с фанфарами, литаврами и барабанным грохотом.

Курт, конечно, сразу прокомментировал:

«Ну-ну-ну! Так-так-так! Вот и явился наш квартирант».

И тут произошло нечто странное. Мама вдруг вскочила и влепила Курту пару затрещин. Сперва по правой, потом по левой щеке, да так припечатала, что ой-ой-ой. Звонкие такие оплеухи: шлеп, шлеп! После чего наша матушка бросилась в прихожую и подхватила несчастного бродягу. В общем, в тот вечер мы впервые ужинали втроем.

Теперь-то, задним числом, я, конечно, понял, что это бывало с ним в те дни, когда он ходил в профсоюз за пособием. Ну да, потому что все остальные, которые ходят туда за деньгами, они ведь тоже выброшены за борт, как и он. Так что их можно понять. Как мне кажется. Во всяком случае, я пытаюсь. Так уж с ними получилось.

Когда мы приходили домой, то видели, что все прибрано и он все-таки на ногах и соображает. До такого безобразил, о каком я рассказал, доходило не очень часто, но случалось это всегда в одни и те же дни. И самое ужасное, что на следующий день он чувствовал себя препаршиво. Но я не стал рассказывать всего Петеру. Из-за того, что он так реагировал, когда услышал про эти поцелуи в спальне. Не понял он главного. Поэтому мне расхотелось углубляться в подробности.

«Ну, а потом, через несколько дней, он начал пить по-настоящему, не один, а вместе с приятелями».

Вот и все, что я ему сказал, и с этого места начал рассказывать дальше:

«Как-то раз я прогулял школу и выследил его. Сперва они выпили несколько бутылок пива прямо на улице, сидя на скамейке, а потом отправились в кабак, и тогда я пошел домой. Я, собственно, и раньше догадывался, что все происходит таким образом, просто хотел удостовериться. Но ты пойми, остальные-то, с кем он там встречался, тоже были выброшены за борт. Тоже были безработные и точно так же выброшены за борт, как и мой родитель. Поэтому нельзя о них судить по этим выпивонам. Это просто результат, одно тянет за собой другое. Как бы тебе сказать… это почти что… то есть… во всяком случае, это так же естественно, как то, что они остались без работы. Да нет, я знаю, ты все равно ни черта не понял, твой-то отец не безработный. Ему есть для чего вставать по утрам с постели. Да, да, именно, попробуй-ка на это возразить. Вот это-то и твердил все время мой отец, когда мы уговаривали его взять себя в руки. «А для чего? — спрашивал он. — Для чего мне вообще вставать по утрам?»