Василий Юксерн - Атаманыч

Миша всхлипнул. Теперь слезы текли у него по щекам, и он не мог их сдержать.

Подполковник глубоко вздохнул. Из окна кабинета открывался красивый вид. Был вечер. Заходящее солнце золотило вершины далеких сопок. Но Урманов не замечал ни солнца, ни сопок, ни всей этой красоты. Он быстро подошел к мальчику и прижал его голову к своей груди:

— Ладно, успокойся, Атаманыч… Слезами горю не поможешь… И помни: герои не плачут. Сейчас ты пойдешь пообедаешь, а вечером мы еще поговорим с тобой.

Подполковник нажал кнопку звонка. В кабинет вошел молодой лейтенант.

— Товарищ Сидоренко, — приказал подполковник, — проводите мальчика в столовую и скажите, чтобы его накормили.

— Есть! — ответил лейтенант.

Когда мальчик с лейтенантом вышли, подполковник снова сел за стол. Он читал лежавшее перед ним донесение, но мысли его были далеко.

…Перед войной Урманов служил в Белоруссии. В мае сорок первого года его перевели в другой военный округ, он выехал к месту назначения, а семья осталась пока в Минске — жена и сын Юрик… Потом началась война, и вот уже четвертый год, как подполковник ничего не знал об их судьбе. Может быть, они погибли, может быть, успели уйти на восток… А может быть, его Юра пришел в какую-нибудь воинскую часть, как этот Атаманыч?

Подполковник вызвал начальника штаба и дал ему указание связаться с Онорским сельсоветом и запросить справку о Мише Ковальчуке.

В Оноре Миши Ковальчука хватились не сразу. На другой день, после того как он ушел из села, с районного сбора пионервожатых возвратилась домой Мишина одноклассница Нина Светлова.

Они с Мишей дружили, и поэтому Нину удивило, что он не вышел ее встретить и даже не пришел узнать про сбор.

Сначала Нина немного обиделась, но потом забеспокоилась, уж не заболел ли он.

Когда Нина подошла к Мишиному дому, то первое, что бросилось ей в глаза, был большой замок на дверях и заложенный за накладку листок белой бумаги.

Нина достала из-за накладки листок и развернула его.

Это была коротенькая записка: «Не ищите меня. Прощайте. Миша Ковальчук — Атаманыч».

У Нины дрогнула рука, тревожно забилось сердце. Она смотрела то на замок, то на записку.

«Что же случилось? Куда делся Миша? И почему он написал «прощайте»?»

Нина давно уже приметила, что Миша в последнее время стал какой-то странный, всех сторонится и о чем-то все время думает.

А Миша действительно переживал трудные дни.

Шли летние каникулы; онорские ребята ходили в походы, с утра до вечера пропадали на реке, иногда устраивали концерты самодеятельности в клубе.

Раньше во всех этих затеях Миша был первым заводилой, но после гибели отца и смерти матери он очень переменился. Теперь ему часто хотелось остаться одному. Он одиноко бродил по лесу или уходил на берег Онорки, садился на большой прибрежный камень и подолгу смотрел в стремительно мчащуюся мимо него воду.

Все соседи принимали близко к сердцу судьбу осиротевшего мальчика. Одни считали, что лучше всего ему устроиться в детдом, другие звали жить к себе. И мать Нины, тетя Наташа, тоже говорила не раз: «Поживи, Миша, у нас. Хотя бы до окончания школы, а там видно будет».

Но Миша не мог себе представить, как он будет из школы после уроков возвращаться не домой и его будет встречать не мама, а кто-то другой… И от этих мыслей ему становилось еще грустнее.

В книгах, газетах Миша часто читал о мальчиках — его ровесниках, воюющих в рядах Советской Армии, героических бойцах, отважных разведчиках. Прочел он и про ленинградца Александра Полетаева… Вот тогда-то и зародилась у него мысль добраться до подполковника Урманова, упросить командира полка, чтобы он взял его в армию.

С каждым днем намерение Миши крепло все более и более.

В Оноре у него было много друзей, но самым близким другом была Нина — с ней он делился своими мыслями и планами. А об этом своем замысле он не сказал даже ей.

Нина стояла перед запертой дверью с запиской в руке и растерянно переводила взгляд с записки на замок. Потом, зажав записку в кулаке, побежала домой.

— Нина, что с тобой? — встретила ее мать встревоженным вопросом.

— Миша… Атаманыч… — дрожащим голосом ответила Нина.

— Что с ним? Что случилось?

Нина протянула матери записку.

Тетя Наташа пробежала глазами по строчкам раз, другой и пристально поглядела на дочь.

— А тебе он ничего не говорил?

— Нет. Он последнее время почему-то прятался от всех и что-то скрывал. И от меня тоже…

Тетя Наташа тихо охнула и еще раз прочитала коротенькую записку.

— «Прощайте»… — задумчиво повторила она. — Что же это значит?.. Неужели?..

Дрожащими руками тетя Наташа свернула записку и быстро сказала дочери:

— Нина, я пойду в сельсовет, а ты собери ребят, и пройдитесь по тем местам, где чаще всего бывал Миша. Да расспроси всех, может быть, кто-нибудь что-нибудь знает.

Первым делом Нина побежала к Ване Крутикову, с которым Миша недавно ездил в Александровск к Ваниному дяде.

Но Ваня тоже ничего не знал.

До позднего вечера ребята бродили по берегу Онорки, по лесу, звали Мишу и, лишь когда уже стало совсем темно, грустные и расстроенные вернулись домой.

Вторую неделю Миша жил в полку.

За это время из Онорского сельсовета пришла справка, подтверждавшая все то, что он рассказал о себе, а Урманов до сих пор не решил, как быть с мальчиком.

«Конечно, лучше всего было бы определить его в какой-нибудь детский дом, — размышлял подполковник. — Но парнишка, видать, отчаянный — недаром его прозвали Атаманычем, — не станет он жить в детдоме, непременно сбежит… Может, и правда лучше оставить его в полку? Но все это не так-то просто. Мало ли что вбил себе в голову мальчишка! Ему служба в армии представляется, конечно, в розовом свете: стоит одеть военную форму, как на другой же день начнешь совершать подвиги и получать ордена и медали…»

Урманов несколько раз вызывал к себе Мишу, подолгу беседовал с ним, объяснял, что воинская служба не игра, а тяжелый труд, требующий от человека напряжения всех его сил, крепкого здоровья, выносливости, смекалки, уж не говоря о том, что военный должен много знать, должен долго и упорно учиться.

— А вот я читал… — попытался возразить Миша во время одного такого разговора.

— В том-то и дело, что только читал, — не дал ему закончить Урманов. — А я не только читал, я на собственном горбу все это испытал.

— Вот и я хочу испытать на собственном горбу!

Урманов засмеялся, ласково похлопал Мишу по спине.

— Иди-ка лучше спать, — сказал он. — Поздно уже, в другой раз поговорим.

Миша ушел грустный и взволнованный. Он до сих пор не знал: оставят его в полку или нет. А время идет, уже конец августа, скоро начнутся занятия в школе…