С. Полетаев - История двух беглецов

– Нет у меня тайн от тебя, Спартак!

– Ну, так что же приснилось тебе, Данька-лейтенант?

– Мне снилось, что наши доблестные войска, обессиленные в боях у Мессинского пролива, попадут в окружение легионов Красса и Помпея, и боги, покровительствующие нам, на этот раз не смогут помочь…

– Спасибо. Садись, Данька-лейтенант, – печально сказал Спартак. – Будем надеяться, что твой сон не сбудется. Но если бог Гипнос, внушивший тебе такой дурной сон, окажется прав и нас ждёт позорная двойка, то встретим её, как подобает свободным людям – с оружием в руках, не прося пощады у врага. Да будут боги с нами! Двойке не бывать!

– Не бывать! – подхватил Данька, в глубине души чувствуя, что всё же дело их кончится плохо. Он затрясся, едва держась на ногах, так что один из воинов должен был поддерживать его.

– Что с тобой, Данька? Оглох, что ли? Тебя к доске зовут…

– Да, да, Соколов, иди, пожалуйста, к доске и расскажи нам о восстании римских рабов…

Данька встал и страдальчески сморщился. Медленно подволакивая ногу, он пошёл к доске.

– Что с тобой? – испугалась Любовь Семёновна. – На тебе лица нет. Садись, пожалуйста. Что же ты сразу не сказал, что плохо себя чувствуешь? Садись, садись, я спрошу тебя в следующий раз… А сейчас выйдет и расскажет нам о Спартаке… Саша Охапкин. Пожалуйста…

Диоген медленно, словно после нокдауна, встал из-за парты. Он затравленно озирался.

– К доске, к доске, пожалуйста!

Сашка проковылял между партами, словно его тащили на канате к месту казни. Он взял тряпку и стал вытирать чистую доску.

– Я просила тебя отвечать, а не писать. Доска тебе ни к чему.

Сашка поплевал в ладони, отряхнул от пыли пиджак и стал думать. Он набирал в себя воздух и усиленно подгонял кровь к мозгу, чтобы выжать из него сведения о восстании римских рабов. Но сведений было мало. Вернее, их совсем не было. Тогда он стал собирать ушами информацию со всех уголков класса, монтируя из отдельных слов, клочков и кусочков цельную картину. Но цельная картина не складывалась. Учительница в упор смотрела на него. Класс напряжённо искал в тетрадях, учебниках и закоулках своей памяти всё, что там было о знаменитом восстании. На тот случай, если Диоген падёт смертью храбрых. Как на войне – один выбывает из строя, другой встаёт на его место.

В это время Данька медленно отходил от своего исторического сна и скачками – через столетия и тысячелетия – возвращался к действительности. Он пощупал «вою ногу, укушенную кожаным центурионом, – слава богу, цела. Но всё же голова гудела. И он не слышал сигналов, исходивших от Сашки Диогена, который дышал всё громче и отчаяннее. Жалкие клочки, обрывки и слова, летевшие из разных концов класса, никак не связывались между собой. Он погибал от недостатка кислорода. Воздух был разрежен, как в верхних слоях атмосферы. Он дышал, как рыба, выброшенная на берег. Он погибал.

– Садись, Охапкин. Двойка.

– Почему двойка? – возмутился Диоген. – Я же ничего ещё не сказал…

Учительница глянула на часы.

– У нас нет времени ждать тебя. Во всяком случае, за трёхминутное молчание двойка не такая уж плохая отметка. Садись, пожалуйста, и не торчи перед глазами. А сейчас выйдет к доске и расскажет нам… – Любовь Семёновна улыбнулась и поискала глазами своего любимчика Костю Сандлера, который с готовностью вскочил из-за парты. – Да, да! Иди, пожалуйста. И всех прошу внимательно слушать..

– Ну, капут, – тихо вздохнул Сашка.

– Какой капут? – спросил Данька.

– Мне капут…

– За что же?

– Третья двойка за неделю…

– Ну и что же?

– Мать сказала: если принесу ещё одну двойку, она напишет отцу, а он сейчас в ответственной командировке – объект сдаёт…

– Какой объект?

– Ну, завод там один. А какой – это тайна. Он знаешь какой нервный сейчас – ужас просто! Узнает про двойки, ещё провалит объект…

– Как это – провалит?

– Не примут, и всё тут.

– Чепуха какая-то!..

– Тебе чепуха, а мне амба. Мать сказала: ещё одна двойка, можешь домой не приходить, не могу я видеть твою бесстыжую физиономию…

Сашка уронил голову на парту, чтобы все видели, как он страдает. Весь класс проникся к нему сочувствием и перешёптывался, а он всё сильнее дёргал плечами, словно сотрясался от рыданий. Он старался заглушить мысль о предстоящем изгнании из дома. Теперь его ждёт трудная, голодная, печальная жизнь беспризорника. Как всё равно после революции, когда беспризорники ютились по ночам в чанах, где варили асфальт, а осенью вместе с птицами подавались в тёплые края. Он уже мысленно прощался со своим счастливым детством. В душе его звучал траурный марш. Он представлял себе, как трясётся на крыше вагона, уезжая на юг. Он читал об этом в какой-то книжке. Совсем недавно. Только не помнил, в какой. На юг – это бы ещё хорошо! А что, если его поймают и посадят в тюрьму? Он всё больше входил в роль беспризорника. От невыносимой жалости к себе он стал громко всхлипывать.

– Охапкин, успокойся! – строго сказала Любовь Семёновна. – И, пожалуйста, не мешай нам слушать, как другие отвечают…

Костя Сандлер бойко и обстоятельно излагал материал. Учительница смотрела на него уважительно. Она с гордостью оглядывалась на класс: слушайте, дескать, и берите пример. Сашка затих. Он вытащил из портфеля кусок кекса и сразу успокоился. От сладкого кекса ему стало легче на душе. Горе выдохлось из него, как газ из шипучки. Этот зубрила Сандлер всегда выручал класс, когда никто не знал урока. Он знал, может быть, больше, чем учительница. Он мог бы сам преподавать, если бы не был такой замухрышка: дунь на него – упадёт. А гонору, как у профессора. Сашка не любил его.

– Эх ты, сосиска малокровная! – ворчал он и вспоминал, как сам отличился на уроке Клары Львовны. – Думаешь, мы так не умеем, стручок захудалый? Ха-ха!

Пока Сашка доедал кекс, ругая Костю Сандлера, Данька думал за себя и за Сашку: что их ждёт впереди? Ведь мама и Автандил Степанович теперь от него не отстанут – дышать не дадут. И с Мурзаем больше прятаться нельзя. Ведь не сегодня, так завтра его обязательно выследят и поймают. И отвезут на ветпункт. И там успыпят. От одной мысли, что Мурзая не станет, Даньку охватила тоска. Как же он будет жить без Мурзая? Спустится в подвал, а там никого – только трубы, и пыль, и коврик пустой, на котором он спал. И никто не бросится на грудь, не задышит в лицо, не станет плясать, преданно глядя в глаза. Данька представил, как усыпят Мурзая, и задрожал от лихорадочного нетерпения.

– Слушай, Сашка, есть идея!

– Какая?

– Гениальная!

– В чём дело? – спросила Любовь Семёновна. – О чём вы там шепчетесь?

Ребята притихли и стали терпеливо ждать.

Как только прозвенел звонок, Данька затащил Сашку за бойлерную. Убедившись, что их никто не подслушивает, он прошептал: