Павел Шуф - Приключения юнкора Игрека

— Скорее… Скорее…

Николай Алексеич быстро устал от спешной ходьбы, и я предложил ему сесть на багажник. Так и повез…

Мы уже подходили к дому, как вдруг я увидел — из подрулившего к подъезду такси выходит с чемоданом Акрам! Приехал! Приехал через два часа после телеграммы… Да, недаром мама спешила с пельменями. Акрам уже ступил в подъезд, когда я догнал его и, дав Николаю Алексеичу сойти с багажника, повис на шее Акрама.

— Акрам! Брат!

Но в ту же секунду я замахал всем рукой:

— Скорее!.. Сюда!.. Сюда!.. — и первым взбежал по ступенькам к нашей двери и позвонил.

Бедная мама! Ее изумление и растерянность не имели границ. На пороге стояли Леопард Самсоныч, Наталья Умаровна, Николай Алексеич, Лена Авралова и — Акрам с чемоданом!

— Гости… д-дорогие! — испуганно отступила назад мама. — П-проходите…

Но гости не спешили входить.

Что за шутки? — глянул на меня Леопард Самсонович. — Ты же вел нас к Самохвалову, а не к Балтабаеву! — и, повернувшись к маме, развел руками.

Вы уж простите нас. Недоразумение вышло… Мы, впрочем, так и думали.

Да проходите же! — приглашала растерянная мама. — Очень хорошо… что… недоразумение… Вот — радость у нас. Акрам приехал. Старший мой… Проходите. Мы сейчас… пельмени…

Учителя мялись у порога, не решаясь войти.

— Скорее же! — не выдержал я. — Погоди, мама!.. Пельмени потом… У нас тут совсем другое дело, — и я чуть ли не силком заставил гостей войти в дом и пройти на балкон. Мама повисла было на шее Акрама, но я схватил брата за руку и взмолился:

— Акрам, миленький, ты нам страшно нужен! Пойдем на балкон… Мама, имей совесть — дело же у нас!

Бедная мама в изнеможении опустилась на стул, а Акрам, разводя руками, поплелся за мной на балкон. Я включил свет в подвале, поднял крышку и первым спустился по лесенке вниз.

— Скорее! — пригласил я. — А то будет поздно.

— Да тут у вас действительно цунами… — пробормотал Акрам.

Пока удивленные гости безропотно спускались в подвал, я подбежал к лазу и окликнул друга:

— Борька, живой?

— Живо-ой! — хохотнул Самохвалов. — Два раза уже открывали и спрашивали — нашли ли мы кассету.

— Держись! Подмога идет!

Вконец смирившись с моими странными просьбами, Наталья Умаровна, Лена Авралова и все остальные отважно полезли в лаз — теперь уже в подвал Самохвалова. Когда все были в сборе, я постучал крышку люка:

— Эй, на палубе! Открывай…

Заскрипел стул, крышка заныла, приподнялась и со стуком отвалилась. В подвал хлынул свет.

— Что, нашел все-таки? — засмеялся Шакал. — То-то же. Давай вылазь.

Иду! — крикнул я и шепнул Акраму:

Выйдешь первым…

Не задавая лишних вопросов, Акрам взбежал по лестнице, как по трапу. На балконе стояла тишина.

— Мамочка-а-а! — застонал вдруг Шакал. — Эт-то…кто… это?..

— Брат! — крикнул я из подвала. — Мой брат. Моряк. Вы же хотели с ним познакомиться… Вот и знакомьтесь!

Я высунулся из люка и увидел, что Ромка с Шакалом стоят вжавшись что есть сил в углы балкона и не сводя с Акрама выпученных от страха глаз. Их широко распахнутые рты говорили о том, что дружки надолго и всерьез потеряли дар речи.

— Ну, как кассета? — подмигнул я. — Погодите, это только ее начало. Сейчас включим и продолжение.

Один за другим вышли из подвала Леопард Самсонович, Наталья Умаровна, Лена Авралова и Николай Алексеевич. Увидев физика, Ромка трясущимися руками с трудом достал из кармана звенящую тряпицу и протянул Николаю Алексеевичу.

— Я… — выдавил из себя Ромка. — Я- Я… Я…

Николай Алексеевич развернул тряпицу и, увидев медали, просиял.

Мои… — уронил он дрогнувшим голосом. — Родненькие!.. Это вот — за Севастополь… Эта — за Киев… А вот — и за взятие Берлина.

Это когда вы фашистов фейсом по тейблу? — спросил я, искоса поглядывая на Ромку Суровцева. Но Ромка, похоже, ничего сейчас не слышал. Отвисшая челюсть и выпученные глаза хорошо говорили о том, что его фейсу сейчас не мог бы повредить и тейбл. Дальше просто некуда.

Но тут пришла очередь удивляться и нам. Потому что из люка высунулась голова мамы.

— Вы здесь? — сказала она. — Вот не думала, что у нас две квартиры, а не одна. Чудеса! Да что случилось-то, объясните хоть…

— Все оч-чень хорошо, — вздохнул Леопард Самсонович. — Медали нашлись… Это — самое главное. А эти вот молодчики, — он кивнул на Ромку с Шакалом, — сейчас немного придут в себя, выспятся, подумают, а завтра в десять придут ко мне на беседу. Вам все ясно?

— В…в…в…в…в. в…сь…о…о… — простучали зубами Шакал и Ромка.

Наступила очередь мамы удивлять нас.

Леопард Самсоныч, — обратилась она к директору, — тут к вам пришли.

Ко мне? Сюда? Кто? — удивился Мантюш-Бабайкин.

А почем я знаю. В дверь сейчас позвонили, я и открыла. А она и спрашивает:

— У вас директор школы? Мне, — говорит, — сейчас в школе сказали, что он пошел в третий дом… Ну, а тут бабусеньки на скамейке подсказали… Очень у нее дело срочное…

Ну и денек! Мы с Борькой и за тонну зефира в шоколаде ни за что не догадались бы, что из темного люка подвала к нам сейчас выйдет…

Нет, не Баба-Яга, и даже не плакат со скелетом летучей мыши.

Кря-ки-на!

Да, да — Крякина! Мама Рудика — собственной персоной…

Мы с Борькой живо обратились в такие же статуи, какими все еще продолжали оставаться Ромка с Шакалом. И не удивительно. По всем подсчетам она должна была в эти минуты только завершать третий за сегодняшний день рассказ об этапах творческого пути Рудика… Мы узнали Крякину сразу же, как только из люка высунулась тощая острая указка ее носа. Высунув голову из люка подвала, как из подводной лодки, Крякина, будто перископ, заозиралась и настороженно спросила:

— Сиропов не с вами?.. Надеюсь, этого коварного обманщика вы сюда не позвали?

Убедившись, что Олега Сиропова с нами нет, Крякина вылезла из люка теперь уже вся и, порывшись в знакомой нам сумке, извлекла из нее внушительный альбом с толстой бархатной обложкой. Прижав альбом к груди, она вся обратилась в улыбку.

Распаренное, розовое лицо Маргариты Павловны, расстегнутый плащ говорили о том, что денек ей выпал горячий. Она резко дергала головой, выхватывая взглядом каждого из нас, словно нервная клушка, растерявшая цыплят, и даже делала какое-то клевательное движение носом. Крякина то и дело поправляла упрямо сползающие очки, которые — исключительно благодаря бдительному носу — не падали на пол. Но самое любопытное — она ежеминутно делала странное движение плечами, набрасывая на них упрямо сползающий назад плащ. Можно было подумать, что полы плаща обшиты тяжелым стальным поясом и поэтому неудержимо стягивают плащ с Крякиной. Но каждый раз, чувствуя, что плащ ее покидает, Маргарита Павловна делала молниеносное круговое движение лопатками и загулявший плащ, словно морская волна, вновь послушно набегал на плечи, чтобы тотчас же отхлынуть. «Наверное, у нее на лопатках классные бицепсы», — подумал я. Впрочем, я не удивился бы, узнав, что шея Крякиной закреплена сначала на подшипнике, а уже потом и на плечах. Голова Маргариты Павловны умела вертеться не хуже мигалки на панцире милицейской машины.