Павел Мисько - Новосёлы

Жора медленно вращался под крышей гаража на рубахе, как паук на паутине. Жмурился от света, морщил лицо.

— Никак… Вот, видите… — разводил он в стороны руки и ноги, словно плавал в невесомости.

Висел он справа, над пустым местом, а «Зил» стоял слева.

Женя светил фонариком, все смотрели на Жору, забыв, что надо снимать.

Людей набилось полный гараж. И мы все были здесь. Вася пробрался к Жоре, пощекотал его.

— Ма-а-амочки! — дёрнулся Жора и вылез из рубашки, как лиса из шкуры в «Приключениях Мюнхаузена». Только не совсем — голова и руки как в мешке, ноги болтаются над самой землёй.

И тогда Олег Максимович подхватил его, приподнял, отцепил сверху от обломка доски. И шлёп, шлёп сына по тому месту, по которому Жора шлёпал Васю.

— Марш домой! Потом с тобой поговорим…

Жорин папа поднял обломок доски, поднёс к глазам. И понюхал, и ногтем ковырнул и пальцем постучал.

— Подсунули Дервоеду товар… Не просто гнилушки — грибок съел.

Все начали рассматривать обломки, и каждому Женя светил — жикал. Двумя руками уже нажимал, устала одна.

— За это ведь под суд можно пойти! — потряс куском доски дядя Коля. — Всё заражённое грибком сжигается на месте, а вокруг протравливание делают.

— На другие деревянные гаражи перекинется, — сказал Левон Иванович.

А потом говорили, перебивая друг друга, не узнать кто:

— Дервоеду никто не продавал эти доски! Сам набрал этого хлама!

— А почему рабочие, которые гараж строили, ничего не сказали?

— Говорили! И слушать не стал. «Не суйте нос, куда не просят!» — ответил.

— Прогнал их и копейки за работу не заплатил! Другие достраивали!

— Ка-а-ак это — не заплатил? — появился запыхавшийся Иван Иванович, растолкал людей в стороны. — Как это — сам досок набрал? Всё по закону куплено!

Он пробирался в гараж всё глубже, а сзади его ловила за пижаму, чтоб задержать, тётя Клима.

— Отойди! — крикнул на неё и кулаками потряс. — И вы все марш отсюда! Вы мне ещё ответите за самоуправство! Это взлом, а может, ещё и с кражей! Я жаловаться буду!

— Это мы будем жаловаться! Заразу разносите по всему городу! — горячился дядя Коля.

— А вам что до этого? Ваш гараж из жести, подожги — гореть не будет!

— Товарищи, будьте свидетелями, где я беру этот кусок! Отдам на экспертизу! — поднял вверх обломок доски Николай Николаевич.

— Очистите помещение! — размахивал руками Иван Иванович, а по стенам гаража прыгали длинные, изломанные тени. — Вы мне отремонтируете и дверь, и крышу!..

— Постыдились бы… А ещё интеллигентный человек! — тихо говорил Ивану Ивановичу дядя Левон и болезненно морщил лицо. — Тут несчастье чуть не случилось, а вы…

Ему было стыдно за Дервоеда.

Женя перестал нажимать на «жучок», и в гараже стало темно.

Тётя Клима стояла у входа в гараж и вытирала платочком глаза.

— «Интеллигент»… Ещё какой «интеллигент»… Во всём свете такого не сыщешь. Преподавателем в мединституте работал, никакой он не профессор. Еле на пенсию выпроводили — надоел всем своими склоками…

Тёте Климе поглаживала плечо, утешала, как маленькую, моя бабушка. Повернула тётю Климу спиной к гаражу, повела домой.

— Перемелется… Перемелется, мука будет… — говорила она профессорше.

— Мýка, а не мука… Уже есть!

Жорин папа выпрямил на камне пробой, прибил его киркой на то же самое место дверей. И пошёл домой…

За ним и все начали расходиться.

— Да, да… По домам! — говорил им вслед Левон Иванович. — Завтра доделаем с утра. Остальных позовём, а то отсиживаются по квартирам!

Мы отнесли в одну яму всё, что не успели посадить. Женя-большой и Галка присыпали корни землёй. Чтоб не подсохли за ночь.

Так и не знаю я, удался субботник или нет. Испортили настроение Жора с Васей. А может, Иван Иванович? И не скажешь даже, кто больше виноват…

Такого чудесного утра ещё никогда не было. Солнце! Тишина!

А воздух! Праздничный какой-то, тепло, свежо, и вкусно пахнет из каждой форточки. А ведь всего-навсего воскресенье…

В нашем сквере — самом настоящем уже, с деревьями и кустами! — расхаживает Левон Иванович, на плече у него висит плоский ящик. Тот самый этюдник…

Левон Иванович трогает ладонью верхушки посаженных кустов, как будто гладит по головкам малышей, и посматривает на небо:

— Красота-то какая! Эх, и денёк будет — на славу!

— Доброе утро, Левон Иванович! — кричу я и поднимаю руку.

— Доброе, доброе… Салют! Любишь спать, молодой человек… А я такой рассвет на Немане писал — голова кружится. Представляешь — клубится туман… Солнце над самой водой тлеет, как жар… Вода вот-вот загорится, блеск её ещё приглушённый… Верхушки леса на том берегу плавают в тумане…

Женя Гаркавый в майке и трусиках «бежит на месте» на балконе.

— Виват! — кричит мне не по-нашему, машет рукой.

Только Галка даже не кивнула мне. Прохаживалась по скверику, опустив голову, ни на кого не смотрела. Снежок сам гулял, бегал от деревца к деревцу и каждое обнюхивал. Знакомился с новосёлами! Не смотрела Галка и на балкон, хотя Женя начал подпрыгивать с детской скакалкой, выделывать ногами всякие штуки. Потом мама крикнула в форточку: «Завтракать!» — и я ушёл.

Вышел я, когда во дворе уже было много взрослых и все мои друзья-товарищи. Успел, наверно, пройтись по квартирам Левон Иванович или кого-то из мальчишек послал, и позвали всех жильцов. Незнакомых пришло много: сестра Галки — студентка, отец Серёжи, который поехал в командировку из старого дома, а вернулся теперь в новый. Из чьей-то квартиры появился демобилизованный моряк почти в полной форме, только бескозырки не было, из чьей-то — две взрослые девушки. Хохотушки: что ни скажет бывший моряк, а они рассыпаются: «Их-ха-ха! Ох-хо-хо!»

И ещё, наверно, не все жители, потому что в нашем доме сорок квартир. Что за люди в них живут? Не скоро узнаешь…

И папа мой вышел на воскресник с Мариной, и Павлушина мать с Генкой. Многие выходили уже во второй раз.

Павлушина мама о чём-то разговаривала с дядей Левоном. Может, не получались штанишки без штанин для Ваньки-куклы? С ними стоял ещё какой-то высокий дядька с папкой под мышкой.

Всё было почти как вчера. Только работали не так поспешно, больше шутили и смеялись.

Посадили всё, подчистили, и дядька с папкой попросил нас пробежаться по квартирам, позвать остальных людей — на собрание. Общее собрание жильцов дома номер четыре по улице Мира. Показалось ещё несколько незнакомых дядей и тётей, Жорин и Васин папы, дядя Коля, тётя Клима…

Домком выбирали — домовый комитет. Избрали Левона Ивановича, Жориного папу и незнакомую тётю из другого подъезда.