Андрей Шманкевич - Вовка - зелёная фуражка

Да что он мог нарисовать, когда один день был похож на другой, как правый лыжный след на левый? С приходом зимы день пропал, точно вымерз, как вода в ручье. По старой памяти Вовка приходил к Светке, даже в её куклы пробовал играть, но без хозяйки игры не получалось, получалась только порча игрушек, чего Светкина мама не любила.

Выучил Вовка наизусть все книжки-картинки, которые были у него и у Светки, разобрал «по косточкам» все свои автомобили и теперь решительно не знал, чем ему заняться…

Только и оставалось, что ходить в красный уголок, смотреть картинки в журналах, фотографии в газетах. Да ещё слушать, как играет Иван Иванович на баяне, а солдаты поют под его музыку.

Вовка тоже пел вместе с солдатами. Иван Иванович несколько раз говорил командиру, что у его сына отличный слух.

— Если бы ему было под силу с баяном справиться, я бы из него во какого музыканта сделал! — говорил повар.

Он даже давал Вовке нажимать на перламутровые пуговки своего баяна, и не просто так, как попало, а пел какую-нибудь ноту и заставлял Вовку найти нужную пуговку на правой стороне инструмента. Сначала у Вовки ничего не получалось, но скоро он стал безошибочно и быстро находить нужную ноту. Потом они менялись: Иван Иванович нажимал на пуговки, а Вовка должен был голосом повторить ноту. Тут Вовка почти никогда не ошибался и очень быстро разучил всю гамму от «до» до «си» и вверх, и вниз, и вразбивку.

— Слышите, товарищ старший лейтенант? — ликовал баянист. — Да он же музыкант прирождённый!

— Просто удивительно… — смеялся отец. — Вроде не в кого было ему музыкантом быть… Хотя что же я говорю? А батя мой, дед его Павел Макарьевич, он же отличный певец. Тенор такой, что в наше время он бы консерваторию окончил и, может быть, таким же, как Козловский или Лемешев, стал…

Вовке казались праздниками те дни, когда на заставу приезжала из отряда кинопередвижка. В такие дни Вовка по сорок раз наведывался к сержанту Степанову. Степанов, кроме того что был инструктором физкультуры, считался и главным механиком на заставе. В его ведении находился движок, от которого тянулись провода ко всем лампочкам в казармах и в квартирах, во всех подсобных помещениях и во дворе. Электростанция помещалась в самом углу двора, за складами, в отдельной избёнке. Летом Степанов запускал движок только ради кино, а зимой движок тарахтел большую часть суток. Останавливал его Степанов лишь тогда, когда наряды уходили на границу, а все свободные ложились спать.

Но в шесть часов утра движок уже снова работал, в казарме и в комнате дежурного тушили керосиновые лампы, вспыхивал электрический свет в кухне, и Иван Иванович вместе с дежурными помощниками начинал колдовать над плитой и котлами с кастрюльками. Помощники чистили картошку, разделывали мясо, рыбу, месили тесто… А Степанов уже строил солдат на утреннюю зарядку.

Вот к этому сержанту Степанову и бегал Вовка по сорок раз на день.

— Товарищ сержант, а движок не сломается во время кино? — спрашивал Вовка.

— Не извольте волноваться, товарищ Вовка! Движок работает как часы… Хоть, конечно, бывает, что и часы останавливаются.

— А свеча не будет барахлить? — всё не унимался Вовка.

А беспокоился он потому, что однажды, без Степанова (он был в наряде), неожиданно привезли неплановую картину «Чапаев». И в тот самый момент, когда беляки шли в «психическую атаку», во весь рост, с папиросками в зубах, движок остановился и экран погас. И сколько солдат, помощник Степанова, ни крутил заводную ручку, движок не заводился. Пришлось Вовкиному отцу самому пойти на электростанцию. Он тоже разбирался в механике и даже водительские права имел. Оказалось, что в движке барахлила какая-то свеча…

…Но кинофильмы привозили один раз в неделю, а во все остальные дни прослушивал Вовка с утра детские передачи по радио, а потом и деть себя не знал куда. Хорошо, если на заставу приходили старики и забирали его на два-три дня в гости на заимку…

А в середине зимы совсем было заскучал Вовка, но тут начались разные странности: солдат-почтальон принёс на заставу посылку, большую посылку, гораздо больше тех, что приходили из Армавира и из Москвы раньше. И адресована посылка была не кому-нибудь, а самому рядовому Вовке Клюеву. Да, так было и написано на московской посылке: «Получить рядовому Владимиру Борисовичу Клюеву».

Удивило Вовку только одно: посылка была большая, а весила очень мало. Он её сам свободно донёс домой из казармы. Ему не терпелось поскорее сорвать сургучные печати и распаковать посылку, но мама не разрешила и заперла её в шкаф.

— Это такая посылка, что её не положено сейчас вскрывать… — сказала мама.

— А когда же? — расстроился Вовка.

— На то будет дана особая команда… — опять загадочно ответила мама.

Сержант Куликов, стоило Вовке обратиться к нему по всей форме, нельзя ли сходить на озеро за кумжей, ответил так:

— Что ты! Что ты, товарищ Вовка! Какая может быть кумжа, когда вся застава начеку! — и добавил шёпотом: — Нарушение границы намечается…

У Вовки в груди что-то вроде пискнуло: наверно, сердце. И дыхание перехватило. И, кажется, глаза стали вдвое больше.

— Ясно? — шёпотом спросил сержант.

— Ясно… — прошептал в ответ Вовка и очень пожалел, что рядом нет ни Светки, ни Сеньки-тюбетейки: некому намекнуть, что он знает военную тайну. И он помчался домой рисовать письмо в Армавир и в интернат.

С приходом зимы Вовка стал усиленно налегать на тёмные краски. Небо рисовал тёмно-серой, дома почти чёрной. В домах только окна светились жёлтым светом. Тёмными были силуэты солдат, если они были без маскировочных белых халатов. Даже вечнозелёные сосны и ели выглядели почти чёрными, белыми оставались только стволы берёз…

Зимой не надо было вспахивать и боронить контрольно-следовую полосу, всё равно её засыпает снегом. Да и какие следы могут остаться на мёрзлой земле! Зато на снежной полосе, особенно при тихой погоде, после пороши, видны были даже птичьи следы. Летом солдаты-пограничники ходили вдоль полосы пешком, осматривая каждый её метр, а зимой катили вдоль КСП на лыжах и приглядывались к каждой царапине на снегу, ко всем бугоркам и вмятинам.

На первой картине Вовка нарисовал, как на фоне тёмного леса скользят на лыжах пограничники в белых маскировочных халатах. Это означало, что застава поднята в ружьё, что на заставе тревога, дозорные обнаружили следы нарушителя. Впереди всех сержант Куликов, в этом можно было не сомневаться: у него на сворке был огромный зверь — Хмурый!

На второй картинке Вовка нарисовал человека в фашистской форме, ноги у него были обуты вроде как в валенки. Так Вовка изобразил искусственные медвежьи лапы. А на этого зверя-человека наседал Хмурый и рвал на нём штаны. Два пограничника стояли по бокам нарушителя, — направив на него автоматы… Эти письма были для Сеньки, Светку такими картинками разве удивишь? Для Светки была нарисована загадочная посылка, не дававшая Вовке покоя. Вовка столько налепил на неё сургучных печатей, что самой посылки и не видать.