Ричард Блэкмор - Ричард Додридж Блэкмор - Лорна Дун

Рут, кроткая, спокойная Рут — я впервые видел ее в таком гневе.

— Дорогая кузина, — попытался я урезонить ее, — доктору виднее. Анни твердит об этом изо дня в день. В конце концов, его специально учили...

- Учили убивать людей? У короля Карла была тьма любовниц, но в гроб его загнали не женщины, а два десятка докторов. [82]Джон, дорогой, доверьтесь мне: я спасла жизнь Лорны, спасу и вашу, тем более, что ваш случай куда проще.

- Вы спасли жизнь Лорны — моей Лорны? Что вы этим хотите сказать?

— Только то, что сказала, кузен Джон. Я, правда, этим не хвастаюсь, но Лорна говорит, что это именно так.

— Ничего не понимаю, — сказал я, в изнеможении отки­дываясь на спинку кровати, — все женщины такие лгуньи!

— Я вам когда-нибудь лгала? — воскликнула Рут, сде­лав вид, что сердится. — Матушка ваша еще может при­сочинить, когда решит, что так будет лучше для дела, да и сестры ваши воспитаны в тех же правилах, но я... Нет, Джон Ридд, на меня вы возводите напраслину!

Я взглянул на Рут. Если когда-нибудь глаза женщи­ны излучали бесконечную искренность, то это были глаза Рут Хакабак. В голове у меня шумело, а сердце, измучен­ное большой потерей крови, билось слабо-слабо.

— Ничего не понимаю...— только и смог повторить я.

— Может, вы что-нибудь поймете, когда я покажу вам Лорну? Я боялась делать это ради вас обоих, но сейчас она уже вполне здорова, и, хочу верить, вы придете в себя, кузен Джон, когда увидите перед собой собствен­ную жену.

Рут, милая, она по-прежнему любила меня, потому что печальны были ее последние слова, едва прикрытые напускной веселостью.

Рут быстро сбежала вниз, и не успел мой воспален­ный мозг осознать, что происходит, как она вернулась, причем не одна, однако, тут же вышла, закрыв за собой дверь.

Передо мной стояла Лорна.

Нет, она не стояла. В следующее мгновение она бро­силась ко мне, опрокинув дюжину банок с микстурами и пиявками, и прижалась к моим бессильным рукам теп­лой молодой грудью.

Жизнь вернулась ко мне. Только теперь я почувствовал всю ее радость и полноту, только теперь проснулось во мне желание жить. Нет, не описать мне тех дней. Да и зачем? Кто чувствовал так, как я тогда, тот не красноречив. Слезы Лорны, губы Лорны, стук сердца Лорны убе­дили меня раз и навсегда, что мир хорош и устать от не­го невозможно.

Рассказать мне вам, любезные читатели, осталось совсем немного.

От доктора мы отказались немедленно. Заботы моей дорогой жены и здоровая пища сделали свое дело: преж­няя сила мало-помалу стала возвращаться ко мне. Смеш­но сказать, но больше всего на свете Лорна любит сидеть рядом со мной и наблюдать, как я ем, причем это одно­образное представление ей никогда не надоедает. Мы идем с ней по жизни долгие годы, деля печали и радости, и когда она, обняв меня, бродит со мной по зеленым эксмурским холмам, мы в любую минуту знаем, о чем ду­мает каждый.

Я по-прежнему фермерствую, но при нынешнем моем солидном положении мне уже нет нужды выкладываться до изнеможения. У Лорны огромное состояние, но мы почти ничего из него не тратим, разве что в тех случаях, когда приходится помогать какому-нибудь бедному соседу. Время от времени я покупаю Лорне дорогое платье, и она по-детски радуется ему, но, походив в обнове день-другой, она снова надевает привычное простое платье, и от этого я люблю ее еще больше. Наблюдая за Лорной, я все больше убеждаюсь в том, что благородная безыскусность ее манер объясняется тем, что половиною своего аристократического величия она сама пренебрегла за ненадобностью, а вторую его половину решила при­беречь для наших детей.

Несколько слов о Томе Фаггусе.

После его участия в битве при Седжмуре королевское прощение потеряло силу, и мой неугомонный родственник вновь оказался вне закона. Однажды солдаты подстерег­ли его на Барнстеплском мосту, перекрыв ему пути спе­реди и сзади. Тогда Том шепнул словцо своей земляничной красавице, и она, не задумываясь, перемахнула через парапет прямо в пенную воду и, отплыв подальше от зло­получного места, выбралась с хозяином на берег в ни­зовьях реки. В другой раз, зная о пристрастии Тома к горячительным напиткам, власти устроили ему засаду в придорожном трактире, но Винни, услышав зов хозяина, вышибла дверь и, подмяв под себя двух констеблей, вы­несла Тома из западни.

Эксмурские барды сложили две баллады об этих двух выдающихся побегах Тома, и поскольку баллады эти поют у нас стар и млад, не стоит мне, любезные читатели, утомлять вас, подробно пересказывая то, что и без того у всех на слуху. Могу лишь сообщить, что для третьей баллады Том Фаггус повода не дал: до нас дошли вести, что его, в конце концов, поймали и, препроводив в Тонтонскую тюрьму, вскоре повесили. Вести, слава Богу, ока­зались ложными. Сопровождаемый верной женой и чу­десной земляничной красавицей, а также пользуясь восхи­щением и сочувствием целого графства, Том удалился туда, где закон не мог дотянуться до него, и когда, нако­нец, на трон взошел новый король, Том Фаггус получил новое прощение [83], или, как говорят судейские, амнистию. После всех мытарств Том окончательно вернулся на стезю законопослушания, респектабельности и относительной трезвости, неустанно внушая своим многочисленным по­томкам, что порядочность есть первейшая из всех челове­ческих добродетелей.

У нас с Лорной тоже много детей. Матушка моя совершенно счастлива и нисколько не ревнует меня к Лорне, потому что внуки и внучки не оставляют ей времени для подобных глупостей.

Расскажу о Лиззи.

Мы все были приятно удивлены, когда в один прекрас­ный день она заявила, что выходит замуж за капитана (капитана!) Блоксема, и другого ей никого не нужно, ибо изо всех мужчин, каких она встречала на своем веку, он единственный способен оценить хорошо составленное письмо, да и сам, если нужно, за словом в карман не по­лезет. И поскольку свежеиспеченный жених должен был занять место капитана Стикльза (Джереми Стикльз по­шел на повышение) и отныне сбор налогов в наших кра­ях возлагался на него, никто из нас не стал возражать, и мы от всей души пожелали молодым счастья.

Маленького Энси я отправил за собственный счет в Бланделл-Скул, изменив ему фамилию, чтобы не осложнять мальчугану жизнь. Я дал ему имя Энси Джонс и надеюсь, что он станет гордостью нашей семьи. Надежды мои небеспочвенны: когда Энси вырос и возмужал, храб­рый и предприимчивый дух Дунов взыграл в нем, и мы с Лорной купили ему офицерский патент. Пережив множество приключений и преодолев тысячи преград, Энси стяжал блестящую военную славу в Нидерландах, но это уже, как говорится, совсем другая история. Он считает меня своим отцом, и на титул Дунов, принадлежащий ему по праву, не претендует.