Камил Икрамов - Улица Оружейников

Холод и сырость — главные враги чахоточных людей. Они друзья чахотки. Дядя Юсуп стал сильно кашлять. Утром он с трудом вставал, к середине дня немножко веселел, вечером же был совсем больной. Он не пропускал ни одной молитвы, и часто приступы кашля случались с ним в мечети. Тогда все молящиеся с неприязнью оглядывались на тощего черноглазого человека с впалыми желтыми щеками. Он мешал молиться.

К началу февраля дядя Юсуп совсем слег. На Талиба сразу обрушились все заботы по торговле, прекратились и спасительные визиты в богатые дома, где можно было отогреться и поесть. Нужно и дрова принести, и чай вскипятить, и в чайхану за едой сбегать. А тут еще занятия с сыном водоноса Ибрагимом. Он совсем не умел писать и читал тоже плохо. Однажды, когда дядю Юсупа бил очень сильный кашель и на губах его показалась кровь, Талиб не пошел домой к водоносу. Он решил пропустить один денек. Вечером водонос пришел сам. Он посидел возле больного, повздыхал и ушел, чтобы вскоре вернуться с женой и сыном. Не слушая возражений, они подняли дядю Юсупа и повели его к себе домой.

— Будете жить у нас. Все-таки и уход женский, и еда домашняя.

Дядя Юсуп не возражал, Талиб был рад этому. Вещи и товары перенесли в хибарку водоноса.

Мать Ибрагима готовила, мыла, стирала на всех и ухаживала за больным. Талиб продолжал вести торговые дела, сам разносил заказы и под диктовку дяди писал запросы на склады Самарканда и Ташкента.

Ибрагим, очень маленького роста, но широкий в плечах мальчик, оказался парнем толковым и веселым; грамоте он учился легко.

Вместе с другими товарами в хибарку водоноса перетащили и несколько непроданных глобусов, отчего в комнате стало много веселее. Они стояли на полках в нише и по углам комнаты.

Талиб придумал такую игру: один из ребят раскручивал глобус, а другой останавливал его пальцем. То место, куда упирался палец, считалось конечным пунктом их совместного путешествия. Так они побывали в Японии, в Южной Америке, в Африке и в Москве. Путешествовали они долго и обстоятельно, останавливались во всех городах по пути. О городах Талиб узнавал из учебника географии, который тоже предназначался для продажи, но учебник был русский, никто его не купил.

В погожие дни, когда не было ветра и солнышко хорошо пригревало, ребята после школы отправлялись побродить по городу. Заходили под купол Аллофон, где торговали мукой, или в пассаж, где всегда полным-полно всяких сладостей, на которые можно смотреть совершенно бесплатно.

Однажды они сидели на мраморной плите возле здания банка. Из окон на улицу глядела большая жестяная труба и неслись звуки единственной пластинки. Может быть, пластинка эта и не была единственной, но сторож банка заводил только ее. Говорили, что какой-то русский еще в царское время подарил сторожу эту пластинку и сказал, что в банке это самая подходящая музыка.

пела труба красивым мужским голосом.

неслось из граммофона.

Сейчас в банке было пусто и тихо. После Октябрьской революции он закрылся и мало кто заходил сюда.

Талиб кое-как перевел содержание песни Ибрагиму, и они оба удивлялись тому, какие правильные слова пела жестяная труба.

— Эй, мальчик, — окликнул Талиба человек в мундире и чалме с револьвером на боку. — Что-то я тебя давно не видел. Как дядя? Как торговля?

Это был Зарифходжа, спутник по вагону, ехавший с ними из Самарканда в Бухару. Талиб не сразу узнал его в новом одеянии.

— Не узнал меня? Ну что ж, значит, буду еще богаче, — сказал Зарифходжа. — Я теперь туксаба, чиновник его величества эмира, помощник караван-беш. Каждый мусульманин должен послужить нашему правоверному государю в трудный год, если торговым делам это не мешает.

Зарифходжа был очень доволен своим новым положением и говорил долго.

— Вот что, — сказал он на прощанье. — Я хорошо отношусь к твоему дяде, поэтому передай ему, чтобы он бросил дружбу с новыми школами. Я открыл торговлю кишками, пусть идет ко мне приказчиком. Эти новые школы сегодня опаснее чумы. Передай ему.

Талиб обещал передать все в точности, поклонился Зарифходже и еще больше невзлюбил его. Зарифходжа по обычаю спросил о здоровье дяди, но даже не выслушал ответа.

«Ишь чего захотел, — думал Талиб, — чтобы дядя бросил собственную торговлю и пошел к нему торговать вонючими кишками». Настроение у ребят испортилось, и они было пошли домой, но свернули на базар. Талиб купил пригоршню леденцов, бесспорно улучшающих плохое настроение. Возле базарчика, где торгуют своим товаром медники, ребята увидели дервиша в шапке, отороченной собачьим мехом. Это был тот самый дервиш, которого Талиб видел в первые дни своей жизни в Бухаре. То же перекошенное лицо, те же тонкие злые губы. На этот раз дервиш не собирал денег, не прыгал и не продавал талисманы. Он проповедовал.

— О мусульмане! О правоверные мусульмане! Слушайте меня, если не хотите обратиться в паршивых ишаков и бродячих собак…

Дервиш стоял на ступеньках лестницы перед какой-то заколоченной дверью. Он потрясал посохом, лицо его устрашающе дергалось.

— Бойтесь неверных, от них вся погибель! — выкрикивал он. — Бойтесь цыган и евреев, индийцев и белуджей, особенно бойтесь русских. Это они погубили своего царя, это они отказались от своего бога и от всех других богов. Это они придумали шайтан-арбу — паровоз, это они придумали шайтанскую проволоку — телефон…

— Хе, — сказал Талибу в ухо Ибрагим. — Что он говорит? Наш эмир ездит на шайтан-арбе и говорит через шайтанскую проволоку.

— Нам не нужна их аптека-маптека, нас от всех болезней спасает святая молитва! Нам не нужны всякие газеты-мазеты! Нам не нужны наши грамотеи, которые читают эти газеты-мазеты и сеют смуту! Самый главный вред нам — новые школы. Хитрость новых школ велика, они губят наших детей, обрекают их на муки! Наших дорогих мусульманских детей в этих школах учат смеяться над верой…

— Вот врет, — сказал Талиб Ибрагиму. — Насыр-ака очень верующий.

Люди вокруг слушали дервиша молча, многие кивали головами в такт его словам; на мальчишек, переговаривающихся в толпе, стали шикать.

— О мусульмане, пойдем к нашему дорогому эмиру, пусть он закроет эти проклятые школы, пусть закует в цепи мусульман-отступников…