Людмила Сабинина - Стрелы над крепостью

Ночью с несколькими воинами Анкудин через подкоп спустился к реке. Тесьма в этом месте обрывиста и вражеским всадникам недоступна. Ночь была темная, наши ползком пробрались во вражеский стан, сняли часовых и умело разобрали все камнеметы. Не только разобрали их, но и надежно испортили. Возвратились уже под утро.

Жители города всю эту ночь запасались водой, которую носили через подземный ход. Враги же были заняты земляными работами: ров засыпали, поэтому ничего и не заметили. Ужасна была их ярость, когда солнце осветило обломки камнеметов. Рвы были еще засыпаны не полностью, а враг уже ринулся на приступ. Снова полетели стрелы. По наведенному земляному мосту монгольская конница подступила к самому валу. Кто терял коня, продолжал сражаться пешим. В заборола полетели стрелы с зажженной паклей, горшки с горючей смесью. Стойко сражались русские воины. Но вот ухнул в стену громадный камень, заборола пошатнулись, вылетело сразу несколько бревен. Видно, враги сумели починить камнемет!

Лавина воинов хлынула в пролом. Началась рукопашная.

«Ура! — закричал Анкудин. — Бей их, покажи удаль русскую! Все ляжем за родную землю!..» Засверкали мечи, заблестели кинжалы. «За нашу свободу живота не пожалеем! Вперед!» — кричал Анкудин. Там, где высилась его темнокудрявая голова, туда собирались все русские. Бой кипел. Но все новые и новые толпы врагов перебирались через ров. Редели ряды защитников.

«Отходи к детинцу!» — крикнул воевода… Все оставшиеся в живых стали постепенно отходить к воротам. Анкудин с группой храбрецов прикрывал отступление. Они последние вбежали в ворота и задвинули их за собой массивным железным брусом. Ворота были крепки, враги не могли разбить их, а таран подтащить было невозможно, потому что эти запасные ворота находились почти над самой рекой, над узким, обрывистым берегом… В эту ночь в опустевшем посаде начались пожары, но монголы сами тушили их. Им хотелось поскорее взять детинец, а горящие вокруг дома мешали приступиться к стенам крепости.

За ночь монголы навели мосты через внутренний ров, подтащили осадные лестницы. С утра начали приступ. Враги оглушительно визжали, ржали лошади, камни тяжко бухали в стены. Все горожане, от мала до велика, толпились у стен в детинце. А на стенах, из-за прикрытия, отстреливались воины. Заборола выступом нависали над стенами, удобно было метать вниз камни, лить на головы врагов кипяток… Отважные жены воинов с ведрами кипятка взбирались на заборола, некоторые даже стреляли из луков. Мальчишки дружно подтаскивали камни. Те, что постарше, сами метали их через бойницы и щели в заборолах.

Но вот враги приставили к стене сразу несколько лестниц; быстро, вереницей, стали подниматься наверх. У каждого в руке зажат меч, в зубах нож. Анкудин схватил длинный шест. «Ребята! — закричал он. — Толкай! Не зевай!..» Он высунул свой шест в щель, нащупал им лестницу, поддал плечом. Лестница, описав в воздухе гигантскую дугу, с гроздьями повисших на ней врагов грохнулась в самую гущу осаждающих. Справа и слева грохнулось еще несколько лестниц. Поднялся страшный вой, визг. Враги потрясали кулаками, посылали проклятья на головы защитников Городца. А те в ответ только смеялись. Раненые городчане не хотели уходить, и только потерявших сознание уносили женщины подальше от стен, оказывали им помощь, поили целебными травами. А трав много было в Городце! Душистых, целебных и разных! Трав на всех хватало. Не хватать стало стрел; даже камни — и те перевелись на улицах. Через несколько дней стало не хватать и хлеба. А враги всё не уходили… Ночью защитники собрались на военный совет.

«Надо что-то делать», — сказал воевода.

«Что тут делать, сложим свои головы за землю русскую, ничего не поделаешь», — вздохнул старый воин.

«Вот еще! — возразил Анкудин. — Я считаю, что головы складывать нам рано. У меня есть одно предложение…» И он оглядел всех своими мрачными, черными глазами. Видно было, что устал Анкудин, и волосы кольцами прилипли к его вспотевшему лбу. Но Анкудин сдаваться не собирался.

«Какое предложение? Выкладывай!» — сказал воевода.

Всю ночь обсуждали план этой операции. На следующий день они постарались особенно сильно измотать осаждающих. А ночью… Ночью, ближе к рассвету, когда уставшие враги как следует разоспались, воины разделились на две части. Одна половина, соблюдая тишину, пробралась через подземный ход к берегу Тесьмы. По узкой полоске берега, ведя на поводу своих коней, выбрались в поле, построились. Впереди — доблестный Анкудин. Тихо было, лишь стрекотали кузнечики. И вот на крепостной стене вспыхнул огонек. Сигнал!

Громовое «ура» прокатилось по полю. Лавиной налетели всадники на вражеский лагерь. Началась сеча. Враги вскакивали на коней, рубились, в темноте плохо разбирая, где свой, где чужой. А наши заранее обо всем позаботились: у каждого воина на рукаве белела повязка, и каждый, не умолкая, кричал «ура»… Дрогнул враг. А тут распахнулись ворота, и вылетели на конях остальные воины. В бегство ударились захватчики! И гнали их наши еще много верст, а потом стали гнать и жители соседних сел. И отступило войско монгольское. Так и не удалось им взять наш Городец».

Мишка остановился, перевел дух.

«Это было в лето шесть тысяч семьсот семидесятое по старому летосчислению», — закончил он. Обернулся к товарищу: — Дим, твоя очередь.

Димка выступил вперед, набрал побольше воздуху и запел:

Профессор задвигался, заскрипел стулом.

— Вот, начинается концерт самодеятельности, — проворчал он. — Что же, послушаем, послушаем. Очень приятно…

соловьем заливался Димка.

Все внимательно слушали, у всех лица были серьезные, и даже Леонид Сергеевич больше не мешал.

Тут Димка запел громче, показывая голосом, как летели стрелы и вообще какая страшная это была битва.

Последнюю ноту Димка тянул долго-долго, будто настоящий певец…

Все дружно зааплодировали, послышались восторженные восклицания, шум.

— Вот это реферат! — крикнул кто-то.

— У меня вопрос, — поднял руку Игорь Александрович, — что стало потом с Анкудином?