Евгений Титаренко - Четверо с базарной площади

Мужик подозрительно посмотрел на обоих.

— Ну, глядите… А стрелять надо было, когда велят.

С минуту после того, как он ушел, друзья еще стояли не двигаясь. Потом Генка схватился за козырек кепки, крутнул ее вокруг головы.

— Вот это да!

— А может, правда хитрят они что-нибудь?.. — неуверенно высказался Слива.

— Что?! — переспросил Генка. — Это у Арсеньича-то?! Да я ж — ты видел… что, за меня — винтовка, что ли, стреляет?! Я и из отцова ружья бабахал два раза… Я из чего хочешь…

Но по мере того, как Генка убеждал Сливу, какое-то необъяснимое сомнение все больше тревожило его самого, и он уже не так уверенно повторил:

— Вот это да…

Неужто пули его ложились в цель по какому-нибудь волшебному заказу?

Все это воскресенье оказалось так наполнено событиями, что одно перечисление их заняло бы немало времени.

Прежде всего, Генка и Слива напрасно думали, что Фат сбежал от них. Они столкнулись с ним у калитки. Держа в руке дохлую кошку, Фат подглядывал через щелку, нет ли во дворе кого из взрослых.

Оказывается, Фат спозаранку увидел через окно Живодера, который направился в сторону коровьего рынка, как называли небольшой загон, где торговали живностью. Может, человек этот, по мнению взрослых, занимался и нужным делом, но уж больно жестоким — он отстреливал бездомных собак, — так что кличка Живодер приклеилась к нему намертво. А глупые собаки десятками вертелись возле коровьего рынка, пока не начинал сходиться народ.

Фат хотел опередить Живодера и разогнать собак, но не успел.

— Мать куда-то штаны засунула! — размахивая кошкой, возмущенно объяснил Фат. — Пока искал другие, пока натягивал на себя, прибегаю — он уже шестерых ухлопал. Чего я мог?.. — спросил Фат. — А? Ну, думаю, раз так — надо хоть чем-нибудь воспользоваться. Живодер за подводой пошел, а я выбрал момент и двух самых никудышных спер у него. Других жалко было — хорошие собаки! А эти две уже у вас, за сарайками. Самое трудное было протащить их! Раз меня даже сцапали, — продолжал хвалиться своими приключениями Фат. — Ну, я прикинулся: говорю, собственные, хоронить тащу. Выпустили потом. А тут гляжу, кошка валяется. Тоже ничего? Верно?

Фат приподнял кошку, чтобы все могли убедиться, что кошка действительно ничего.

Друзья шмыгнули в калитку.

— Слива, ты — наверх, а ты, Генк, смотри, чтобы матери ваши из окон не подглядывали! — распорядился Фат.

Вся добыча Фата предназначалась соседу, чей сад примыкал к монастырскому дворику с противоположной от базара стороны. Сад был огорожен плотным дощатым забором с натянутой поверх него колючей проволокой. Осенью три друга сделали небольшой подкоп и забрались к проклятому садовладельцу, чтобы полакомиться какими-то жалкими ранетками. Но хозяин выследил их и подкрался так близко, что бежать они не успели. Пока один нырял под забор, другой вынужден был принимать на себя удары хозяйской палки. Не палки даже, а настоящей дубины! Один Слива отделался более или менее легко. У Генки потом долго ныла спина, так что пришлось объяснять всем, будто он вывихнул ее на турнике. А у Фата целую неделю не поднималась рука и затылок был рассечен до крови. Всяких мелких ран друзья не считали. Тем более что всем троим досталось еще и от родителей. Потому что садовладелец прибежал к ним во двор и на весь квартал кричал, что у него не только сад, но и сарайку пытались ограбить, что он теперь установит в саду самострелы и что не будет отвечать ни за какие последствия — он предупреждает об этом.

И, кажется, он действительно установил самострелы, потому что два дня лазал в кустах смородины и малины, натягивая во всех направлениях тонкую проволоку.

От повторного набега пришлось отказаться, но Генка придумал, как отомстить садовладельцу.

Приятели раздобыли капкан и, пользуясь свободным доступом Фата к разным базарным помещениям (их интересовали единственно те, где водились крысы), едва выпал снег, всю добычу стали переправлять через забор. Если попадалась замерзшая галка, или ворона, или хотя бы воробей — они перелетали туда же.

Сад был огромным и густо обсажен кустарником, друзья рассчитали поэтому, что до тех пор, пока снег не сойдет вовсе, хозяин ни за что не обнаружит «подарков». А где-то в конце апреля пусть подышит «свежим» воздухом…

Слива взбежал на второй этаж и высунулся в амбразуру, чтобы наблюдать за домом соседа. А Генка пристроился во дворе, не спуская глаз с двух окон — верхнего и нижнего, занавески на которых могли в любую секунду пошевелиться. Тогда надо кричать «полундру».

Фат забросил свою добычу на крышу сарайки, влез туда сам и оглянулся: сначала на Сливу, потом на Генку.

Слива даже челку с глаз убрал.

— Давай!

Генка тоже кивнул: «Можно».

Фат прикинул расстояние до стены садовладельческого амбара, где кусты смородины росли наиболее густо, а снег еще не таял, и тремя широкими бросками отправил туда сначала никудышных собак, а потом кошку. После чего кубарем скатился вниз.

— Порядок! — сообщил он Генке.

Чтобы не потревожить матерей, Слива слетел по перилам почти неслышно и опять свесил свою челку на глаза.

— Где бы еще достать чего-нибудь? — вдохновился Фат.

Если уж Фат брался за какое-то дело — остановить его было трудно. Генка задумался: погода с каждым днем становилась теплее, операцию «дохлая крыса» надо было и в самом деле завершать поэнергичней…

Но тут Генка вспомнил про обещание, которое давал тетке Розе, и, чтобы успокоить свою совесть, сказал:

— Тебя мать звала завтракать.

— Зайду как-нибудь, — пообещал Фат. — Не успеешь поужинать — завтракать зовут. Так и ожиреть недолго… Да! — спохватился он. — Я завтра в школу пойду. Как-то, в общем-то, надоело… Примут, а? Ну, попробую. Только условие: матерям ни гу-гу. И моей. А то подумают еще, что уговорили… Я вам книжки вечером принесу, а сам вроде гулять снова!..

Насчет ожирения Фат явно соврал, потому что, кроме картошки да кусочка хлеба «на зубок», ничего у них не было. Хорошо еще, тетке Розе правдами и неправдами удавалось держать козу. Но и те две кружки молока, что надаивала от нее тетка Роза, шли чаще всего на продажу, так как зарплата у тетки Розы была маленькой. Генке со Сливой жилось чуток лучше: железнодорожников обеспечивали иногда овсянкой, а время от времени — даже жирами.

На вранье Фата ни Генка, ни Слива не обратили внимания, а вот его решение вернуться в школу было неожиданным.

— Мы Кесого видели на базаре, — сообщил нарочно Генка, так как припомнил свои недавние сомнения насчет Фата и Кесого и хотел убедиться, что они напрасны.

— Да? — переспросил Фат. — Чего ему?

Если бы Фата не прозвали Фатом — его прозвали бы Чингисханом. Генка, например, мог сдвинуть свои брови только с помощью пальцев, а у Фата они: раз — и сошлись у переносицы. При этом выражение лица у него становилось злым и решительным, как у Чингисхана на картинке.