Евгений Титаренко - Открытия, войны, странствия адмирал-генералиссимуса и его начальника штаба на воде, на земле и под землей

— Отряд, стой! — коротко скомандовал Петька, и Никита замер посреди поляны: пятки вместе, носки врозь.

— Вольно, — разрешил Петька.

Никита молча отодрал несколько репейников от брючины, потом лег на живот и, закусив зубами травинку, стал глядеть в чащу леса.

Петька подошел к нему и тоже лег.

На небе — ни облачка. И будто зацепенела тайга — ни ветерка.

С минуту оба помолчали.

Дело в том, что треть отряда в лице Мишки Саманина почему-то не явилась в назначенное время, и друзьям уже порядком наскучило маршировать на одном месте. Кроме того, Мишка обещал привести с собой еще и Владьку Егорова, а это значило, что Мишка был теперь у него. Ни Петька, ни Никита Владьку не знали и если дали согласие принять его в отряд, то, конечно, думали предварительно испытать новичка…

Егоровы появились в деревне сравнительно недавно: вместе с группой изыскателей под замысловатым названием «экспедиционная». В каком-то из грядущих десятилетий через Белую Глину, как называлась деревня, должна была пролечь колея железной дороги, и «экспедиционники» днями напролет лазали по тайге: что-то измеряли, что-то записывали. Владькин отец командовал этой группой.

— Мишку надо судить, — решил Петька и, усевшись по-турецки, стал извлекать из-под кожи на пятке давнишнюю занозу. Он добирался до нее уже вторую неделю, так что вполне возможно, что занозы вообще не существовало. Это бывает: что-нибудь темнеет под кожей, а ковыряешь, ковыряешь — и ничего.

Никита перекусил стебелек подорожника, выплюнул его и, глядя в неведомую точку на краю поляны, заявил:

— С одной стороны, конечно, он нарушил уговор… А с другой стороны, мы не знаем, почему его нет…

Это Никита любил: с одной стороны рассмотреть, с другой… Однажды он вот так разглядывал отпечаток лапы на земле: «С одной стороны, для собаки это очень большой след, но с другой стороны, зачем волку летом подходить так близко к деревне?..» А волк тем временем высунулся из кустов, оскалился прямо в глаза ему и преспокойно ушел…

Волосы Никиты острижены под машинку, и большая голова его кажется оттого круглой, как шар. Тетки Татьянин Колька так было и прозвал его «шаром». Но прозвище не привилось.

Теперь один только Петька иногда зовет его по прозвищу, но и то уважительно — «голова».

А у Петьки волосы жесткие, как солома, и длинные — они всегда прикрывают левую Петькину бровь. У Петьки все как солома, — и ресницы, и волосы. Говорят, что это от загара. Но зимой Петька не успевал потемнеть, а летом куда денешься от солнца?

Оба в майках. У Петьки — голубая, у Никиты — сиреневая. У Петьки дырка на боку — восьмеркой, а у Никиты — во всю спину. То есть, можно сказать, что у него майка только на животе: сзади, прямо от лямок, идет сплошная дыра, до самых брюк.

— Тень опять подлиннела, — сказал Петька, поглядев на сучок, который они положили у края остроконечной еловой тени.

Никита промолчал, глядя все в ту же точку на краю поляны. Это всегда трудно — растолкать его, когда он уставится на что-нибудь.

Петька дернул себя за чуб и вздохнул.

— А может, он приведет Владьку прямо в землянку? — спросил Никита. — Мы ж не предупреждали…

Но Петька не дал ему договорить. Даже подскочил.

— Ты что — белены наглотался?!

— Оно, конечно, закон Мишке известен…

Но подозрение было слишком неожиданным, чтобы Петьку могла успокоить надежда на Мишкину порядочность.

— Идем в деревню! — Соломенные брови сошлись у переносицы. Петька встал, одним движением затянул ремень.

Идти в гости к начальству в дырявых майках не решились. Никита извлек из-под кучи прошлогодних листьев две рубахи: свою и Петькину.

Землянка в тайге была тайной отряда. Петька обнаружил ее два года назад, сорвавшись с дерева после неудачной попытки разорить воронье гнездо. Поросшая мхом и травой землянка не угадывалась даже с расстояния в один шаг. И тайна ее существования стала известна со временем только Никите, а несколько месяцев назад — еще и Мишке. Здесь располагался штаб отряда.

К землянке обычно пробирались, как правило, незаметно, убедившись предварительно, что вокруг на сотни метров нет ни одной живой души.

Сбежав к реке, Петька выволок из камышей узкую долбленую лодку и прыгнул за весла. Никита быстро установил руль.

— Если Мишка надумал это… убью, — пообещал Петька, делая широкий взмах веслами.

Лодка слегка зарылась в воду, потом выровнялась и легко заскользила поперек мутного течения Туры.

Тайга вплотную подступала к реке, и зеленые берега зимой и летом шумели густой хвоей… Только чуть ниже, в километре по течению, белели Марковы горы, как называли в деревне обрывистый меловой берег. Здесь все было Марково: Маркова балка, Марков лес, Марковы горы.

— Знаешь, — нарушил молчание Никита, — бабка Алена говорит: вон оттуда Марко прыгнул к русалкам. Видишь? — И Никита показал на сосну, что росла над самой высокой точкой мелового берега.

Бабка Никиты знала всё: где жили раскольники, где русалки… И даже вот: с какого пня Марко прыгал двести лет назад…

Деревня Белая Глина приткнулась к реке Туре в том месте, где в мутную Туру впадает говорливая и светлая речка Стерля. Что это за название такое — Стерля — никто в точности не знал. Да и не интересовался никто.

За Стерлей, в двух-трех километрах, на горе, дымила дымами, будто приклеенная к склону Рагозинской горы, деревня Рагозинка.

За Турой, километрах в четырех-пяти, через луг и пойму, — еще деревня — Туринка.

А сельсовет и школа были в Курдюковке. Это километра два с половиной вверх по Туре.

Что было дальше, за этими деревнями, где вокруг, от самых деревень и дальше — куда глаз достанет — тайга, Петька с Никитой представляли едва-едва. Им доподлинно было известно, какой цвет имеет Черное море, как выглядит американский Нью-Йорк с небоскребами и помойками, вроде кормушек, сколько звезд горит на Кремлевских башнях в Москве, а вот каково Верхотурье, где райцентр или — тем более — Свердловск, где область, — ни тот ни другой не имели ни малейшего понятия.

В Рагозинке жили Рагозины, в Курдюковке — Курдюковы, в Туринке — Турины, а в Белой Глине — разнофамильцы, потому что до такой фамилии, как Белоглинские, в старину не додумались. Жили в Белой Глине и Курдюковы, и Рагозины, и Голопятовы, и даже Сопляковы, хотя и всего-то деревня была — пятьдесят дворов. Но Сопляковым был до революции барин, и усадьбу его на хуторе по сей день звали Сопляковкой.