Евгений Титаренко - Открытия, войны, странствия адмирал-генералиссимуса и его начальника штаба на воде, на земле и под землей

— У него, понимаешь, ружье настоящее, духовое называется, — на ходу извещал Мишка. — Воздухом бьет. Воробья там или что — с маху! Вот — спроси!

— У меня и наган был, — скромно подтвердил рыжий. — Затерялся где-то…

— А мороженое!.. — снова зашептал Мишка.

Но отведать мороженого приятелям не довелось. В комнате, куда вошла вся компания, сидели трое: Димка, Владькин брат, лет четырех-пяти от роду — именинник; ровесница Кольки тетки Татьянина — кудрявая, с огромным бантом девчонка — Кравченко, и Светка, Владькина сестра, тонкая, красивая: глаза что твой самоцвет, а волосы до плеч — ровные, гладкие и желтые. Но желтые не как у Петьки или у Мишки, скажем, а — чистожелтые.

Правда, Петька все это разглядел только минуту спустя. Первое, что он увидел в комнате, — елка в углу, под самый потолок. Петька как увидел ее, так, думалось, и глаз не оторвет — аж побелел весь.

— Кто срубил? — чуть слышно обратился он к Мишке.

Тот загорелся.

— Думаешь, я? Вот те… Ну, чтоб мне землю грызть! Я тут ни при чем! Вхожу — уже стоит! Именинник, понимаешь, захотел!

К этому времени все вошли в комнату, и дальнейшие объяснения пришлось отложить на потом.

Эту елку с тройной вершинкой Петька узнал бы из тысячи. Года полтора назад ее задел трактор, когда запахивали холмы. Петьке жалко стало, утащил ее и прикопал на опушке. Думал, не приживется, а она прижилась. Так и говорили все: Петькина елка. «Где?» — «Да там, у Петькиной елки». — «Куда это?…» — «Ну, если от Петькиной елки глядеть…»

Никита Петькины чувства понял без слов.

— Ничего не трогай… — шепнул ему Петька.

— Светлана, — как-то по-особому, буковка к буковке проговорила Владькина сестра, подавая тонкую мягкую руку.

— Петька…

— Светлана.

— Никита… Монтекристов, — зачем-то соврал Никита.

Владькина мать убежала за угощением, Владька полез в шкаф за ружьем. Сестра его принялась что-то объяснять имениннику («Димочка… та-та-та-та!») А Петька тем временем, будто невзначай, оказался рядом с елкой и чиркнул острым, как бритва, ножом по шпагату, которым ёлка была притянута к стене.

Чтобы подойти к елке, чиркнуть ножом, спрятать нож в карман и сесть на предназначенное для него место, Петьке понадобилось всего несколько секунд.

Никита тем временем невозмутимо разглядывал что-то в полуметре над головой Владькиной сестры.

Мороженое — это оказалось вроде сметаны на блюдце, только с крапинками.

— Я не ем это… — сказал Петька.

— Почему? — затревожилась Владькина мать.

— Зубы болят, — сказал Петька.

— А ты, мальчик? — с надеждой обернулась она к Никите.

Никита кашлянул, тронул себя за горло.

— Коклюш…

Больше никто ничего не успел сказать.

Петька думал, что надо будет сшевельнуть елку. А она постояла, постояла да и решила, что хватит. Расщепленная верхушка ее дрогнула и сначала медленно, потом — коротко, с маху описала в соответствии со всеми законами физики четверть круга.

Все, ахнув, шарахнулись к стенам. А именинник шлепнулся со стула и оказался под елкой. Энергичный Петька схватил его за одну ногу, Мишка за другую — вытянули.

Владькина мать бросилась к нему со слезами.

— Маленький мой! Димочка мой!.. Ну, кто же так привязывает дерево! Папа! Где ты там! Маленький мой!..

«Уходим», — кивнул Петька на выход.

На лбу именинника появилась крошечная царапина — будто котенок лапой тронул. Больше никаких повреждений не обнаружилось.

Мишка и Владька вышли во двор почти следом за Никитой. На улице все четверо остановились друг против друга.

— Знаете, — сказал Мишка, — Владька предлагает назвать отряд «Корсаром»! А? Здорово?

— Мы свою дорогу сами знаем. Провожатых нам не надо, — разъяснил Петька. И повернулся, чтобы уйти.

Но Владька вынудил его задержаться.

— Подумаешь! Напрашивается кто-то! — вызывающе заговорил Владька. — Вот дорога! По какой пришли…

— Ну, ты! — оборвал его Петька. — Голодранец рыжий! Елки рубить приехал?

Если бы Мишка не удержал Владьку — была бы драка. Но Мишка оттащил его за рукав и быстро-быстро зашептал что-то: Владька еще не знал местных обычаев — белоглинский с белоглинским на кулаках не дерутся.

— Деревня… — сказал Петька и смерил обоих презрительным взглядом сначала снизу вверх, потом сверху вниз.

Владька сорвал небольшой лопух возле тропинки и бросил его к Петькиным ногам. Петька подобрал лопух, сунул в карман.

— Вызов принят.

— Сегодня, — сказал Владька.

— Вечером, — сказал Петька.

— Шпаги, — сказал Мишка.

— На поляне, — сказал Никита. И спросил Мишку: — Слово помнишь?

— Не маленький, — огрызнулся Мишка.

Он и Владька ушли в калитку. А Никита и Петька через десять минут разыскали свою лодку в тальнике и некоторое время еще побыли на берегу, помолчали. Петька сидел, свесив ноги к воде, а Никита лежал, глядя в кусты на противоположном берегу.

Нельзя сказать, что произошедшее вызвало обиду, но осталась какая-то муть в настроении.

Во-первых, они потеряли друга, и теперь опять оказались вдвоем. А во-вторых, было все же приятно почему-то сидеть у этих Егоровых… Ну, сидеть и время от времени глядеть на Светку… Не почему-нибудь, а просто — приятно.

— С одной стороны, ты, конечно, свалил эту елку на именинника, а с другой стороны — ты же и первым спасал его, — подытожил свои раздумья Никита.

А Петька спрыгнул на песок и сделал несколько гимнастических движений руками — для бодрости.

— Трогаем.

Пока плыли через Туру — молчали. Все и так было ясно.

Потом, когда развернулись по течению, Петька сказал:

— Будем судить.

Никита греб и ничего не ответил.

Лодка неслась быстро и плавно, будто приседая при каждом гребке.

Мутная вода, тихонько журча, струилась по бортам, потом скручивалась в тугие, частые воронки и уплывала назад. Ошалелые стрижи секли воздух во всех направлениях и то припадали к самой воде, то взмывали высоко-высоко и словно бы растворялись на солнце.

— К дождю… — сказал Никита.

Когда показались Марковы горы, он опустил весла в воду, притормаживая немного, и скоро лодка зашуршала в камышах старой, заболоченной поймы…

Тут они ее и прятали всегда. Место было надежное, проверенное.

Друг за другом вскарабкались по глинистому склону на берег. И хотя оба очень спешили на этот раз, ни тот ни другой не подумали изменять своему обычному правилу.

Дело в том, что до землянки, если шагать прямиком, всего километра полтора: сначала по дороге, потом тропинкой, потом старой просекой и потом, немного, — через лес. Но если ходить в открытую, кто-нибудь обязательно подглядит. К землянке добирались окольным путем: километра два крюк — до болота, а через болото, в камышах, где ползком, где пригнувшись, — подкрадывались к землянке почти вплотную.