Хейно Вяли - Колумб Земли Колумба

— И хныкать перед ними будешь? — допытывается Пеэтер.

— Не знаю… Нет, не стану… пожалуй…

— То-то и оно. А Урмасу сказал по дороге… Помнишь?

— Сердце болит поэтому, — отвечает Ааду. — Но ведь тогда я не знал, что все так просто.

— То-то и оно… — протяжно повторяет Пеэтер. — Но до тех пор, пока душа в теле, нельзя терять надежду. — Помолчав, продолжает: — Только бы ребятам повезло… было бы уже не так плохо. — И тут же замечает с иронией: — Тоже мне герой, заботится о товарищах, а сам в беде.

— Эх, черт побери все! — ругается Хиллар. — Но жалеть поздно. Надо…

— Надо что-то предпринять, так нельзя! — подхватывает Пеэтер, которого раздражают недомолвки. — Сами мы тоже дураки хорошие! Грызли веревку — аж все морды пораспухали. Можно было посмотреть, у кого самая толстая веревка, и развязать узел зубами. Сколько времени выиграли бы.

— Их, кажется, всего трое, а нас четверо, — рассуждает Ааду. — И они не все время втроем приходят… Если мы руки развяжем, а спрячем их за спиной, словно они у нас по-прежнему связаны… В полумраке этого не заметят. И если войдет, предположим, один, надо будет сразу напасть. Вырвать винтовку и… прикладом по башке, чтобы не пикнул.

— Надо ногу подставить, чтобы полетел носом в землю, — подхватывает Пеэтер. — И тогда… прикладом? А если у него автомат на груди висит?

— Действительно, риск большой, но ничего невозможного нет, — воодушевляется Хиллар. — Когда упадет, надо первым делом загнуть ему руки за спину.

— И сразу связать ноги, а потом руки, — уверенно говорит Ааду. — Ребята, у меня веревка толстая, может, попробуем?

Попробовать не удается. С шумом убирают запор у входа. Широкая полоса света заливает бункер и безжалостно обнажает всю безнадежность положения. Но пленникам не долго удается разглядывать себя. Ничего не говоря, Хусс наклоняется над Сальме и пытается развязать ее путы. Узлы затянуты крепко-накрепко, а Хуссу неохота возиться долго. Он выхватывает из ножен финку и освобождает девочке руки и ноги.

— Вставай! — сухо командует он.

Одеревеневшие ноги не хотят слушаться. Нетерпеливо Хусс следит, как медленно поднимается Сальме, наконец подхватывает ее и ставит на ноги. Потом толкает пошатывающуюся девочку к двери.

— Куда вы ее ведете? — спрашивают три мальчишеских голоса хором. В ответ только глухо стукает захлопывающийся люк.

Сальме впереди, Хусс за нею с автоматом, идут они через поляну. Жадным взором девочка смотрит на свежую, омытую росой зелень вокруг. Дух перехватывает от неудержимого желания свободы.

— Направо! Прямо! — сурово командует конвоир. — Иди, дурочка! — коротко прикрикивает Хусс, когда Сальме останавливается перед входом в другой бункер. Упершийся под лопатку ствол автомата заставляет ее войти в сумеречный проход.

Через бойницы под потолком проникает в бункер дневной свет, кроме того, тут горит еще и яркая газовая лампа. Одна половина ее прикрыта куском картона, чтобы свет не бил в глаза сидящим за столом. А за столом сидит Старик и барабанит пальцами.

Старик долго смотрит на девочку, не произнося ни слова.

— Сколько вас пришло сюда? — начинает он допрашивать девочку.

Сальме не отвечает.

— Сколько вас пришло сюда? — повышает голос Старик.

В своей коротенькой жизни Сальме несколько раз приходилось испытывать парализующий страх. Она боится мышей. Каждый раз, когда она видит эту маленькую серенькую зверюшку, все ее тело охватывает жар, она вскрикивает и колени начинают дрожать.

Сейчас она не вскрикивает, но колени ее пронизывает предательская дрожь.

Старик поднимается, берет со стола листок бумаги и тычет девочке под нос. Это отнятая у Хиллара карта.

— Где вы это взяли?

Колени у Сальме дрожат, словно она едет на подножке дряхлого грузовика. Широко раскрытыми глазами она уставилась на Старика. Перепуганная, она едва дышит.

— Отвечай! Где вы взяли карты?

Никакого ответа. Разъяренный Старик замахивается и дает девочке пощечину. Девочка падает. Поднявшись на ноги, она беззвучно всхлипывает.

— Молчать! — вопит Старик и добавляет ругательство.

Походив взад-вперед от стола к девочке и обратно, он садится за стол.

— Сколько вас пришло?

Пальцы Старика снова начинают барабанить по столу.

— Ах, по-доброму не говоришь? Ну как будет барышне угодно! Хусс, прижми-ка ее!

Хусс, хмуро стоящий за спиной Сальме, уставился в землю и не двигается.

— Прижми ее, Хусс! — командует Старик. — Легонько, но сладко.

Хусс по-прежнему стоит неподвижно. Наконец бросает Сальме:

— Отвечай, девчонка, что у тебя спрашивают. Говори, не действуй людям на нервы.

Сальме молчит. Но уже больше не от страха, а из упрямства. С ужасом в душе она внутренне готовится к тому, о чем Старик сказал «прижми».

Старик переводит взгляд с девочки на уставившегося в пол Хусса и раздумывает. Настроение штурмбанфюрера ему не по нраву! Тряпка! Но и не в этом дело. Штурмбанфюрер Хуго Миккал не выполнил приказ! Хорошо! Придет время, это ему зачтется!

Молчание становится долгим. Девочка тяжело дышит от страха.

— Так, девчонка, даю тебе время подумать. Уведи ее, Хусс, и возвращайся сюда, — велит Старик.

Хусс поднимает удивленные глаза и иронически улыбается. Выходит, он и Старик думали об одном и том же: чего не сделает Хусс, то с радостью выполнит Левша.

После неожиданного распоряжения Старика Сальме чувствует, что ноги совсем плохо слушаются ее. Держась за стену, она с трудом выходит из бункера. А в голове уже начинает стучать молотком тревожная мысль о том, что должно наступить позже.

Хусс отпирает «арестантскую». Не дожидаясь принуждения, Сальме входит туда. Ее руки остаются развязанными.

Заложив руки за спину, Старик ждет Левшу перед входом в свой бункер. Кажется, что он вышел полюбоваться ясным, безветренным утром. Посмотрев на небо, он скользит взглядом по краю поляны и поднимающемуся за ней лесу и легким тоном дачника замечает:

— Красивое утро, а?

— Красивое, — хмуро соглашается Хусс.

— Не слишком ли у тебя вялая рожа для такого красивого утра, а? — зло спрашивает Старик.

— Ты звал меня, — холодно напоминает Хусс.

— Да, звал. — Старик щурится и глазами ощупывает собеседника. Затем, глядя в сторону, говорит тихо, но повелительно: — Нервы у тебя не в порядке, Хусс. Это во-первых. Во-вторых, терпеть не могу бесполезной возни и промедления там, где нечего медлить. Тебе ясно, что я имею в виду? Пусть выроют в бункере яму и… Сделаешь все тихо, без шума. И чтобы следов не осталось. Ясно?

Глаза Хусса начинают возбужденно поблескивать.