Златослава Каменкович - Тайна Высокого Замка

— Иди сюда, Ян Кепура [9] Знаменитый тенор. , — подзывает к себе Петрика красивый брюнет. От улыбки узенькая чёрная полоска усов змеится у него над верхней губой.

Думая, что неожиданный покровитель обознался, Петрик счёл своим долгом сказать:

— Меня зовут Петрик…

— Ах, Петрик? Чудесно!

За ближайшими к подмосткам столами захохотали.

— Пан хочет, чтобы я пел «О донна Клара»? — спросил брюнета Петрик.

— А танцевать он умеет? — сквозь смех выкрикнула из зала смуглянка с накрашенными губами.

— Умеешь танцевать? — переспросил брюнет.

Честно говоря, Петрику танцевать никогда не приходилось.

— Фокстрот?

Нет, такого танца Петрик не знает.

— Танго?

— «Танго»? — С опаской, озирается по сторонам Петрик, боясь, что сейчас выскочит курносый бульдог.

— Танцуй, не бойся. Маэстро! — взмахнул покровитель рукой.

Заиграла плавная музыка.

— Ну? Танцуй…

— Знаете, прошу пана, я умею фею танцевать.

В самом же деле никакой «феи» он танцевать не умел. Но однажды он видел (это было, когда девочки устроили во дворе «театр»), как внучка профессора Стефа, из девятой квартиры, танцевала «фею». Совсем не трудно так танцевать.

— А вальс умеешь? — наклонился над малышом брюнет, обаятельно улыбаясь.

Слово «вальс» было новым, непонятным. Всецело полагаясь на своего покровителя, Петрик ответил ему улыбкой и утвердительно кивнул головой.

— Маэстро! — приостановил музыкантов брюнет, — «Сказка венского леса»!

Теперь уже зазвучала совсем другая мелодия, очень хорошая, под неё Петрику захотелось танцевать. Он плавно взмахнул руками и старательно принялся «плясать», иногда опускаясь на одно колено и перегибаясь назад, как это делала «фея» с их двора.

Неподдельное веселье охватило зал.

— Нравится тебе, Ядвига, эта обезьянка? — спросил свою даму брюнет.

— Ты прелесть, Казимеж, — закуривая сигарету, хохотала смуглянка, — с тобою нигде и никогда не скучно.

Покачиваясь на коротеньких ножках и покручивая иссиня-чёрные усы, к стойке подходит пан Тибор.

— Что это за цирк, Магда? — хмурясь спрашивает он буфетчицу.

Но та только одними глазами показала на столик, за которым сидел брюнет с дамой.

— А-а-а, — кивнул хозяин головой и, проглотив налитую буфетчицей рюмку коньяка, удалился в свой кабинет.

На подмостки, где «танцует» Петрик, взобрался подвыпивший владелец большого текстильного магазина. Величественно скрестив руки на груди, едва ворочая языком, он требует:

— Пляши на пузе… пся крев! Ну! Дам пятьдесят грошей… Ну! Пся крев…

На вспотевшем лице Петрика одно за другим отражаются самые противоречивые чувства: удивление, обида и, наконец, возмущение.

— Сам танцуй на пузе, синерожий пьяница! — гневно топнул ногой Петрик, точь-в-точь, как пани Андрииха. Потом не совсем уверенно додал: — А чтоб тебя уже дохлого домой принесли!

Зал взорвался хохотом.

По знаку брюнета кельнер Янош Доби подбежал к опешившему коммерсанту и, нежно взяв того под руку, стал уговаривать спуститься в зал.

Петрик заметил это, как, впрочем, и то, что его покровителя буфетчица почему-то боится.

— Прошу пана… — подбегая к брюнету, взмолился Петрик, — скажите пану Тибору… Заступитесь…

Петрик хотел сказать: «Заступитесь за панну Ванду, чтобы хозяин бара её не уволил», но у него явно не хватало слов объяснить свою просьбу.

— Храбрее, малыш, — сквозь смех посоветовала Петрику смуглая красавица и, достав из продолговатой лакированной сумочки серебряную монету, дала Петрику.

— Учти, артист, это два злотых. Большие деньги, — улыбнулся покровитель. — Отдашь отцу, он тебе купит новые башмаки, много конфет и пряников. Где отец работает?

Петрик хотел сказать правду, мол, полицаи его посадили в тюрьму. Но тут же больно прикусил язык.

А «добрый дядька», как на зло, допытывался:

— Где? Где твой отец, хлопчик?

Этого Петро не скажет… Пусть даже «добрый дядька» даст ему целую кучу злотых… Нет, не скажет ни за что!

— Прошу пана, — выкручивается Петрик, — я лучше отдам эти деньги старенькой маме панны Ванды. Добре?

— Ах, какой он наивный, — провела рукой по мягким волосам Петрика красавица. От неё так приятно пахло, что Петрик сильно потянул носом и спросил:

— Прошу пани, это чего от вас так красиво пахнет?

— Духи.

Петрик видел у Юльки один великолепный флакон от духов. Ей отец принёс. Юлька настаивала, чтобы Петрик понюхал флакон, уверяя, будто духи необыкновенно дорого стоят и пахнут, как цветы. Но от Юлькиного флакона почему-то воняло рыбой.

Вдруг Петрик узнал заказчика дяди Тараса, который уселся за столиком. Он не сводил глаз с буфетчицы, а она делала вид, что не хотела его замечать…

— Это заказчик, — шепчет покровителю Петрик. — Он один раз притворился, что храпит: хрр-р, хрр-р, а потом дяди Тараса шляпу присвоил и монашкину книжку унёс…

— Монашкину? А какая она из себя, эта монашка? Ты бы мог её узнать?

— Она вся в чёрном одетая… и молодая, красивая, — простодушно объяснил Петрик.

— Молодая и красивая?

— Почему эта монашка тебя так интересует, Казимеж?

Брюнет с чарующей улыбкой прильнул губами к руке красавицы и прошептал:

— Теперь я не стану отрицать, что ревность всегда смотрит в подзорную трубу, делающую маленькие предметы большими, карликов — гигантами, подозрения — истинами…

— Я не потерплю соперницы, Казимеж, — сменяя гнев на милость, лукаво улыбнулась красавица.

К их столику подошёл незнакомый Петрику старик. У него были длинный крючковатый нос и длинные ровные серые волосы. В сморщенной руке старика чуть дрожала рюмка с чем-то желтовато-тёмным.

— Целую ручки, о прекраснейшая из прекраснейших, — медовым голосом обратился он к смуглой красавице.

— Ты дед-яга? — вздрогнув, поднял на него глаза Петрик.

— О нет, мой вундеркинд! Тебя приветствует бывший жрец святого искусства, а ныне агент торговой фирмы «Импортные фильдеперсовые чулки и носки».

— Пан Грабовский хочет мне кое-что предложить? — сквозь смех спросила красавица.

— О да, прекраснейшая из прекраснейших, получена партия заокеанских чулок.

И уже совсем тихо, так, что Петрик не мог расслышать, что-то добавил.

— Пан Стожевский ещё в Белостоке. Послезавтра он будет здесь, — ответила ему красавица.

Желая спасти доверчивую красавицу, Петрик зашептал ей на ухо:

— Ты не ешь яблоко, если он тебе даст… Добре?.. А то тебя карлики положат в хрустальный гробик… И гробик повесят на золотых цепях в пещере… Мне тётя Марина рассказывала.

Но легкомысленная красавица только захохотала.

Тем временем покровитель о чём-то пошептался с буфетчицей. А дед-яга снова прицепился к Петрику.

— Скажи, о вундеркинд, когда, сменив своё ветхое рубище на превосходно сшитый фрак, сияя в лучах громкой славы, ты предстанешь перед поклонниками твоего таланта, узнаешь ли ты, о вундеркинд, меня, бывшего жреца святого искусства, кто был прелюдией твоей славы…