Владимир Файнберг - Завтрашний ветер

— Не знаю…

Протока была очень узкая и извилистая. Мы не скоро проплыли мимо знакомой мне старой ветлы. Дальше путь был ещё уже, и мы с трудом протискивали вперёд нашу лодку, ставшую совсем неуклюжей.

Мы бы выбились из сил, да на помощь пришло течение. Оно почему‑то стало сильнее.

Уже вечерело, когда мы заметили, что заросли кончаются. Я первый увидел впереди за ветками кустарника реку.

Оказалось, мы проплыли наискосок через весь остров и попали в другой рукав реки.

Рукав здесь был почти такой же широкий, как и Казак, и, наверное, такой же глубокий, потому что нигде не было заметно никаких водорослей.

Слева, рядом с тем местом, откуда мы выплыли, с острова в реку вдавался маленький полуостров с одинокой сосной на краю.

— Давай‑ка поставим здесь палатку и поживём денёк–другой, — сказал Владилен Алексеевич.

Я понял, что он устал. Я и сам немного уморился оттого, что пришлось почти весь день держать в руках тяжёлое весло.

Мы причалили к полуострову и выгрузили все наши вещи.

Я ещё никогда в жизни не ставил палатку. Это оказалось не так просто. Даже скучно. Потому что пришлось натягивать много разных верёвок, которые держат палатку, вбивать колышки, чтоб эти верёвки были туго натянуты. Куда скорей сделать шалаш из веток и травы!

Владилен Алексеевич нашёл в полу палатки какую‑то дырку, ввинтил туда насос, вроде велосипедного, и дал мне качать.

Я качал, качал, чуть сам не укачался, пока он не сказал:

— Хватит.

И только теперь, когда я залез внутрь палатки, я понял, до чего это здорово — палатка!

Здесь было как в настоящем доме. Даже окошко! А пол мягкий–мягкий. Сразу и пол, и матрац, и кровать! Мне даже расхотелось выходить. Я бы так сразу тут и заснул, да там, снаружи, Владилен Алексеевич собирал хворост для костра…

Я вылез на четвереньках и сказал:

— Гав–гав–гав!

В небе светилась луна.

— Тяф–тяф–тяф! — послышалось в ответ.

У костра сидел Владилен Алексеевич и при свете пламени чистил наших краснопёрок.

— Давайте я почищу!

— Нет уж, иди резвись, собачка, а рыбу я люблю и чистить, и жарить сам. Только вынь мне сковородку, соль и масло в бутылке. И достань хлеб заодно.

Я подал всё, что он просил, и подумал: «А почему бы пока не искупаться?»

Я мигом разделся и бросился в реку.

Вода была тёплая. От луны ко мне шла золотистая тропка. Я лёг на неё и поплыл.

…Интересно, почему это все люди не живут, как мы с Владиленом Алексеевичем? Отчего бывают люди злые и добрые? Почему мы с моей родной мамкой ни одного разочка вместе не уходили в поход? Почему бывает, что вокруг много людей и ребят — целый посёлок, а ты один? А тут дикий остров и совсем никого, кроме Владилена Алексеевича, а до чего здорово!..

Я давно проплыл мимо конца нашего мыса, а дорожка от луны всё не кончалась и вела дальше, к середине реки.

Я лёг на спину и поплыл, медленно взмахивая обеими руками.

Справа от луны сильно светилась какая‑то одинокая звезда.

…Куда потом деваются люди? Неужели вправду Владилен Алексеевич скоро будет лежать один в земле на кладбище и никогда больше не увидит ни снега, ни весны, ни этой вот звезды, ни речки?.. А я всё буду жить ещё вон сколько лет и, может быть, никогда не помру…

Я несколько раз перевертывался со спины на живот и обратно и хотел плыть снова по лунной дорожке и опять думать про Владилена Алексеевича, про себя и про весь мир, как вдруг заметил костёр на берегу острова.

Это был не наш костёр. Потому что отсюда, с реки, я видел теперь два костра. Наш — на тёмном выступе мыса, и другой — сильно правее на берегу.

Значит, это был совсем не дикий остров? И мы были здесь совсем не одни…

Я повернул обратно и изо всех сил заработал руками.

Когда я подплыл к самому нашему месту, я решил немножко испугать Владилена Алексеевича. Я с шумом и плеском выскочил из воды, кинулся к костру и завопил:

— Руки вверх! Вы окружены!

Но тут я сам испугался так, что меня всего перетряхнуло и моё горло само по себе пискнуло:

— Ой, мама!

У костра, выпучив на меня глаза, сидел совсем незнакомый дядька, а рядом с ним какая‑то девчонка.

— Ой! Ой! — сказал я, пятясь, и кинулся обратно в реку.

Я успел только заметить, что лодки нашей нигде не было видно.

С берега раздался отчаянный визг девчонки:

— Папаня, боюсь!

Я скорей поплыл к середине реки, чтобы прийти в себя и оглядеться.

Куда делся Владилен Алексеевич? Где лодка?

Хоть было уже совсем темно, я заметил, что и наш полуостров куда‑то делся… Подумав, я решил поплыть к другому костру и разведать, что там за люди. Не оставаться же мне одному в трусиках ночью посередине реки!

Подплывая к незнакомому месту, я нарочно вылез из воды в стороне от костра и понемногу пополз на четвереньках…

У огня спиной ко мне сидел человек.

Я замер. В ту же минуту у меня под рукой хрустнула ветка.

— Что, брат, накупался? — спросил человек, не оборачиваясь. — А я уж хотел аукать.

Я встал, перевёл дыхание. Подошёл к Владилену Алексеевичу.

Он порылся в рюкзаке, кинул мне полотенце.

— Разотрись как следует и садись есть, пока не остыла…

У костра я увидел сковородку, полную жареных краснопёрок.

До чего же тепло и хорошо мне было у нашего костра! Я поедал рыбу и рассказывал Владилену Алексеевичу про моё приключение, а он хохотал и даже не мог есть.

— Ну и ну! — повторял он. — Я бы и сам крикнул «ой, мама!», честное слово. Это ты навертелся в воде с живота на спину, вот у тебя всё и спуталось.

Мы посмеялись ещё немного, попили чай, а потом, когда залезли спать в палатку, он сказал:

— А знаешь? Они, наверное, там до сих пор колотятся от страха. Надо бы завтра нанести визит, извиниться, что ли! — Он помолчал, а потом удивился: — До чего же длинный сегодня был день…

Я закрыл глаза, и передо мной замелькали протоки, змея, утята с уткой, ловля краснопёрки, ночная река, а сарай и косцы — это как будто было сто лет назад!

Спать расхотелось. И Владилен Алексеевич сказал:

— Даже засыпать жалко: заснёшь — и такой золотой день кончится. Я пойду подышу ещё малость.

Он выбрался наружу, а я закинул руки за голову и стал слушать, как зудит в палатке один–единственный комар…

…Я уже видел сон про то, как опять должен сказать, какие я знаю пословицы и поговорки, когда мне показалось, будто кто‑то сказал моё имя. Я прислушался.

— Валера, — шёпотом звал снаружи Владилен Алексеевич, — Валера, выходи скорей, только тихо!

Я выполз и увидел, как он одной рукой подзывает меня на берег, а другой грозит, чтоб не шумел.

Я встал и на цыпочках подошёл к нему. Он показал куда‑то на реку.

При слабом свете заходящей луны я увидел, что посреди реки плывёт какой‑то огромный пень.