Елена Ленковская - Две кругосветки

Услышав его, Луша вздрогнула, облизнула пересохшие губы и стала нервно раскачивать языком шатающийся молочный зуб.

— Где же этот ваш, как его… ну, который приведёт короля?

— Робертс? Терпение, скоро будет, — процедил Вильям, сосредоточенно наблюдая за происходящим, готовый в любой момент сорваться с места.

— А кто он вообще такой, этот Робертс?

Вместо ответа Вильям ткнул большим пальцем себе в грудь. Луша смотрела на него непонимающим взглядом.

— Это я, — одними губами подтвердил он.

— Что? — Луша чуть не задохнулась от изумления.

Вильям не ответил. Вытянув шею, он напряжённо всматривался поверх толпы туда, откуда должен был появиться его двойник.

Каждое мгновение казалось им обоим вечностью. Испуганно блестя глазами, Луша следила за тем, как всё плотнее смыкалось вокруг россиян враждебное воинственное кольцо.

— Все в лодку! — сквозь вой толпы донеслась до них запоздалая команда мичмана.

Выполнить её матросы уже не могли. Круг сомкнулся.

Быть убитым в стычке с туземцами в ста тыщах миль от дома — что за ужасная судьба! Ещё мгновение, и любой из моряков мог разделить участь несчастного Джеймса Кука…

Встав на цыпочки, Луша с замиранием сердца выискивала в беснующейся толпе знакомую фигуру. Вдруг брат там, среди них? И четверти часа не прошло, как впервые за несколько месяцев разлуки она увидела его на той стороне ручья — повзрослевшего, вытянувшегося, загоревшего Руську. Перед глазами всё ещё стояло его лицо — с блаженной улыбкой и светлыми солнечными бликами на мокрых щеках.

— Убьём их! Убьём! — в исступлении завывали островитяне. — Тау-и-па-та-хо-о! — Чтоб жарить не-при-я-те-ля! — неслось над толпой.

Луша содрогнулась. Лучше бы она не понимала их ужасного наречия… Счастливое лицо Руси заслонилось в её воображении тем, другим, являвшимся ей в страшных снах, — измученным, серым, с запёкшимися растресканными губами, ввалившимися глазами, с толстой верёвкой на шее. Заплясали рваные языки пламени. Заклубился чёрный дым, заволакивая сведённые страхом и болью знакомые черты.

Под крики разъярённых людоедов смысл и назначение привидевшегося ей костра стали вдруг как-то особенно очевидны. Страшный сон на глазах становился явью.

Кулаки сами собой сжались, и Луша не выдержала. Она выскочила из укрытия, в порыве какого-то дикого, безрассудного отчаяния вклинилась в толпу островитян, и яростно работая локтями, буквально на четвереньках стала протискиваться меж татуированных босых ног к самому центру.

Но Руси там не было, да и быть не могло: мгновение назад он и Макар буквально растаяли в дрожащем от зноя воздухе Нукагивы, оставив после себя лёгкий, едва уловимый запах озона, но этого исчезновения никто не заметил.

Когда Вильям, увидев, наконец, небольшую процессию, приближающуюся по тропе из глубины джунглей, выдохнул облегчённо и повернулся к ней, чтобы ещё раз объяснить, что Робертс — это он сам, только пятнадцать лет назад, девочки рядом не оказалось.

Выругавшись, Вильям вскочил на ноги. В тот же миг он увидел, как возвышавшийся над толпой Маухау — самый рослый и сильный нукагивский воин, татуированный с головы до пят, угрожающе поднял над головой копьё, готовый к безжалостному смертоносному удару.

Вильям весь подобрался. Чутьём охотника и воина он понял, что сейчас случится непоправимое. Если прольётся кровь, война неизбежна…

Внезапно Маухау издал истошно-скулящий, какой-то совсем не воинственный крик. Железная рука его дрогнула и копьё, сорвавшись, воткнулось куда-то вниз, в центр бурлящего, волнующегося круга.

В это мгновение Вильям, словно в нём сорвалась какая-то пружина, вылетел на поляну с воплем:

— Король Тапега свободен!

Бритые головы, все как одна украшенные рожками, повернулись на крик. На лицах туземцев были растерянность и смятение.

— Король Тапега здесь! Посмотрите, он идёт к нам! — надрывался Вильям, показывая туда, где по тропинке вышагивал сам нукагивский король, живой и невредимый, завёрнутый в отрез красной ткани, подаренной ему Крузенштерном. Из-за его плеча выглядывал встревоженный Робертс.

Толпа радостно ахнула и кольцо распалось.

Островитяне, радостными криками приветствуя Его туземное величество, бросились к своему королю.

Прибой меж тем заметно утих, и баркас «Невы», стоявший весь день поодаль на верпе, торопливо подгрёб к самому берегу. Мичман, схватив юнгу Раевского в охапку, буквально забросил его в лодку. Матросы, не дожидаясь повторной команды, попрыгали следом. Люди молча налегли на вёсла, угрюмо поглядывая в сторону негостеприимного берега.

Отойдя на порядочное расстояние от пенистой полосы прибоя, они увидели Робертса — энергично загребая и изредка отфыркиваясь, он плыл вслед за баркасом. Они дождались англичанина, и как только голова пловца поравнялась с баркасом, несколько крепких, загорелых, почерневших от смолы рук сразу протянулось к нему, помогая взобраться в лодку.

Мокрый Робертс с усилием перевалился через борт, встряхнулся, и уселся рядом с Раевским. Он с интересом вгляделся в лица гребцов, как будто припоминая что-то давно забытое, а потом, остановив прямой, немного насмешливый взгляд на юнге, заговорщически подмигнул мальчишке.

Тот сидел, притихший, и, приоткрыв рот, нащупывал языком образовавшуюся между зубами дырку.

— Что, брат, зуб в ноге у дикаря оставил? — спросил один из матросов.

Остальные, заметно повеселев вдали от туземных копий, громко захохотали.

— Ржёте, а надо парню спасибо сказать, — отирая вспотевшее лицо рукавом, заметил мичман. — Если б он этого дикарского громилу за ногу не тяпнул, тот бы точно кого-нибудь своим копьём порешил. А уж тогда бы всем нам несдобровать!

— Да, опоздал бы тогда Робертс со своим Тапегой…

— Молодец, мальчишка. Не растерялся.

Матросы стали обсуждать, как взвыл дикарь, как он от неожиданности промахнулся, как всадил копьё в песок на полметра.

А Луша вспомнила, как Руся строго внушает младшему брату Федюньке, что кусаются только визгливые глупые девчонки, и тоже, наконец, улыбнулась.

Тем временем волнение среди туземцев окончательно улеглось, и дикари разбрелись каждый по своим делам.

На берегу остался здешний англичанин. Молодой Робертс, жилистый, и несколько более поджарый, чем его старший двойник, стоял на песке, по-матросски широко расставив ноги, и пристально глядя вслед баркасу. В руках у него был нукагивский знак доблестного воина — выскобленный добела череп, который островитяне как трофей обычно подвязывали к поясу. Череп был предназначен в подарок капитану «Невы», однако передать его в этой суматохе не удалось.