Камил Икрамов - Круглая печать

Иван вышел из переулка и наконец-то направился в сторону своего дома. Он шел по мостовой и, отойдя шагов сорок, стал потихоньку насвистывать тот самый марш, который сегодня на танцплощадке играл военный духовой оркестр. Садык шел по тротуару и все еще прятался в тени деревьев. Ему не хотелось, чтобы Иван понял, что за ним следили. Пройдя два квартала, Садык вышел из тени деревьев на мостовую и тихо сказал:

— Дядя Иван…

Иван оглянулся. Садык подбежал к нему.

— Дядя Иван, — сказал он, — вы меня простите, я все время за вами шел, боялся вас потерять.

Иван не сразу узнал Садыка.

— Я к вам домой заходил. Мне сказали — вы в парк ушли. Я вас в парке искал. Вы танцевали. Я за загородку пройти не мог. А потом вы мороженое ели. — Садык понимал, что честнее сказать всю правду. — А потом я боялся, что потеряю вас, вот и шел все время за вами. Вы меня простите. Но я ничего не видел, я, когда надо было, отворачивался.

Иван засмеялся:

— Откуда ты знал, когда надо отворачиваться? Ладно, ладно, я не сержусь. Чего тебе?

— У вас та пластинка цела? — спросил Садык. — Ну, та, на которой голова как солнце, а сзади дувалы…

— Цела, — сказал Иван. — Кажется, я ее не выбросил.

— Понимаете, дядя Иван, мне очень нужна еще одна карточка. От этого судьба человека зависит. На той карточке получились два человека, которые, наверно, убили нашего Махкам-ака. Сегодня арестовали моего отца, а мой отец ни в чем не виноват, он не убивал, понимаете? Понимаете, они убили из-за печати, им нужна была печать…

— Погоди, — сказал Иван, — так я ничего не понимаю. Пойдем ко мне домой, посмотрим пластинку, и ты мне все подробно расскажешь.

Через час Иван стучался в окно к Михаилу Сазонову. Над занавеской показалось испуганное лицо Фатимы.

— Что-нибудь случилось? — спросила она.

— Буди своего, работенка есть по его части.

Михаил вышел на крыльцо полностью одетый, на голове была кепка.

— С тобой что-нибудь? — спросил он Ивана.

— Нет, — ответил тот, — со мной в порядке. Мальчонка вот тут… сам тебе расскажет.

— А до утра подождать нельзя? — опять спросил Михаил.

— Это уж ты сам решай. Если хочешь, на завтра отложим. Только вот у него, — Иван показал на Садыка, — отца сегодня забрали. Он, по рассказу, невиновный выходит, а виновные на воле гуляют.

Все трое уселись на каменном крыльце, и Садык начал рассказывать обо всем, что знал. О том, как Кудрат украл печать, и как ночью, положив ее на место, увидел труп председателя махалинской комиссии, и о том, как бухгалтер Таджибеков и милиционер Иса допрашивали ребят, и о том, что Кудрат видел сапоги возле сарая во дворе рядом с махалинской комиссией, и о том, что этот двор принадлежит милиционеру Исе, но сам он там не живет, а живет в доме Таджибекова, и о том, как таинственно исчез Кудрат.

Михаил Сазонов внимательно вгляделся в лицо Садыка.

— Малый, — сказал он, — а не был ли ты около свалки, когда мы там ящик нашли?

— Да, — удивленно сказал Садык, — это были мы с Кудратом.

— А Кудрат этот или ты что-то про печать говорил?

— Это не я, — сказал Садык, — это он спросил: «А что, если печати там не было?» Он же знал, что печати не было.

— Да, да, да, — сказал Михаил Сазонов, — так именно он и спросил. Помню еще, что милиционер тогда как-то встревожился. Я же это заметил тогда и понял вопрос, а потом из головы вон. А ведь действительно этот Иса встревожился.

— Он потом еще у Кудрата спрашивал, — сказал Садык. — Он спрашивал: «Что ты про печать говорил там, на свалке?»

— Спрашивал? — Сазонов еще более насторожился. — Ты не ошибаешься?

— Нет, — сказал Садык, — он говорил мне, мы с ним друзья.

— А мальчик, значит, исчез? Это не тот ли, про которого говорили, что утонул?

— Тот, — сказал Садык, — только он не утонул. Он без меня никогда не купался. Он плавает плохо, а я хорошо плаваю.

— Тут вот еще фотография случайная тоже в пользу парня говорит, — сказал Иван. — Посмотри.

Михаил взял негатив и стал смотреть сквозь него на луну.

— Вот эти две фигурки, что ли? В тот самый вечер, говоришь?

— Да, тот самый, — сказал Садык, — потому что в этот вечер Кудрат полез печать на место класть.

— Пошли! — сказал Сазонов. — Хорошо бы успеть до утра обыск произвести.

Кудрат проснулся и, не открывая глаз, подумал, что уже наступило утро. Он проснулся от прикосновения холодных рук старика. Старик киргиз развязывал веревки.

— Тихо, тихо, — прошептал он Кудрату в самое ухо.

Над горами стояла ночь.

— Тихо, тихо, — повторил старик. — Я сейчас развяжу тебя, а сам обратно в юрту уйду. Ты полежи и, если в юрте все спокойно будет, пойдешь по дороге к Двенадцати ключам, а там — как я тебе показывал. К хозяину того белого домика сегодня сын приехал. Там большой дым сегодня был. Когда они для себя готовят, дым маленький, когда для сына — сразу большой дым идет.

Развязав Кудрату руки и ноги, старик скрылся в юрте.

«Значит, не обманул меня старик, — подумал Кудрат. — Какой храбрый, не боится басмачей!»

Вечером ему показалось, что старик передумал: ведь он весь день даже не взглянул на него. Правда, когда перед сном бандиты связали Кудрата и положили возле юрты, старик заботливо завернул его в старую кошму, но себе рядом не постелил, а, судя по всему, решил спать вместе с бандитами, не так, как обещал утром. Хорошо, что хоть в кошму завернул. Басмачам старик объяснил:

— Вы можете с вашим пленником делать что хотите, можете его связывать, можете не связывать. Но это ребенок, и он не должен мерзнуть и стучать зубами от холода. Вы можете его не жалеть, но пожалейте меня, старика. Если он будет лязгать зубами, я всю ночь не засну, а у меня и так плохой сон.

С вечера в юрте шел обычный разговор о том, что если Кур-Султан и завтра не приедет, то они сами поедут к нему в Ташкент. О том же басмачи рассуждали и накануне вечером, но ехать в Ташкент почему-то не решались.

— Ты, Барат, не мотай головой, — говорил один голос, — без нас ты не поедешь. Мы втроем поедем или будем ждать, пока сам приедет. Мы ему нужнее, чем он нам.

— Если гора не идет к Магомету, Магомет идет к горе, — сказал другой голос. — Ты не смейся, Барат, ты не смейся, ты глупый человек. Что он без нас сможет сделать? Он даже шурпу себе хорошую сварить не умеет.

— Молчал бы лучше, — возразил первый басмач. — Помнишь, как ты в Ургуте шурпу варил? Когда мы этих ученых убили.

Второй басмач засмеялся:

— Да… Я тебе, Барат, одну историю расскажу. Только ты Кур-Султану не проболтайся.