Камил Икрамов - Круглая печать

Таджибеков отодвинул засов и распахнул калитку. Перед ним стоял русский человек в кепке.

Кур-Султан слышал этот разговор. «Нет, уж лучше бы Барат…» — мелькнуло у него в мозгу. Он открыл шкаф и схватил кобуру. Она оказалась неожиданно легкой. В ярости он швырнул ее на пол. «Предал! — подумал Кур-Султан. — Предал, собака!» Кто предал и кто собака, он сейчас не думал. Может быть, милиционер Иса, а может быть, и бухгалтер. Бандит выглянул в окно. В калитку медленно входил человек в кепке и пиджаке. Наметанный глаз Кур-Султана заметил, как с правого бока оттопыривается пиджак.

Милиционер Иса, словно мертвый, лежал на веранде.

Человек в кепке не спеша приближался к дому. Он продолжал о чем-то разговаривать с хозяином, а сам цепко посматривал вокруг.

«Кто предал? — лихорадочно думал Кур-Султан. — Кто предал?» Кур-Султан подобрал кобуру и сунул ее обратно в шкаф.

Человек в кепке приближался к веранде. Кур-Султан собрал в охапку свою постель, чтобы не оставлять следов второго человека в комнате, открыл окно, выходящее в сарай милиционера, и медленно, чтобы не шуметь, шагнул туда.

Михаил Сазонов имел сейчас достаточно оснований, чтобы не верить Таджибекову, и поведение хозяина дома, его растерянность и взгляды, которые он украдкой бросал на комнату для гостей, показывали, что обыск может дать результаты.

— В доме есть кто-нибудь посторонний? — спросил Сазонов. Он сознательно тянул время, рассчитывая, что преступник обязательно попытается скрыться и напорется на засаду.

— Нет, нет, — сказал Таджибеков, — никого посторонних. Вот у меня живет тоже ваш человек, сотрудник милиции.

И в этот момент из глубины дома послышался какой-то крик, а вслед за ним раздался выстрел. Сазонов взмахнул рукой, в которой неожиданно оказался револьвер, и бросился в глубь дома. В тот же момент с крыши бутылочного склада во двор дома Таджибекова спрыгнул еще один человек с револьвером в руке.

Садык сидел под деревом возле фаэтона и, наверно, лучше всех слышал и крик и выстрел в пустом дворе милиционера Исы. Потом он слышал еще какой-то шум и невнятные слова. Вскоре все стихло.

Небо над городом все светлело и светлело, все отчетливее проступали очертания домов и дувалов. В этом утреннем бледном свете странно выглядели на заброшенном пустыре извозчичий фаэтон с откидным верхом и кожаными подушками и мальчик, прижавшийся к дереву. Видимо, людям на улице Оружейников в тот предрассветный час спалось хорошо, потому что никто не видел, как из калитки дома Таджибекова трое штатских с револьверами в руках вывели милиционера Ису в гимнастерке, но без пояса и без нагана, самого бухгалтера и какого-то неизвестного высокого человека с рябоватым лицом. Его правая рука была обмотана тряпкой, сквозь которую проступала кровь. Он бережно прижимал ее левой рукой к груди.

— Доведем их до отделения, сдадим, а потом вернемся к фаэтону, — сказал Сазонов. — Шестерым нам все равно не сесть.

Талиб проснулся раньше Леры. Он умылся, приготовил все к завтраку, сел на веранде, вытряхнул из пачки тоненькую, как гвоздик, папироску с высыпавшимся табаком и закурил. Папироска быстро кончалась. Талиб все сидел, держа ее в зубах, и думал о разговоре с Саидмурадом. Еще вчера он понял, что роль Таджибекова и его чрезмерная активность в отношении ребят и учителя Касыма выходит далеко за рамки деятельности временно исполняющего обязанности председателя махалинской комиссии.

Вся улица уже проснулась, а Лера еще спала. Талиб написал ей записку, что скоро вернется, и ушел. Он решил еще раз зайти в милицию, но не к следователю Акбарходжаеву, который ему категорически не понравился, а к самому начальнику. Если начальник не поймет его, что ж, он пойдет в горком партии. Если нужно будет, он задержится в Ташкенте на неделю, на две, до тех пор, пока в дело не будет внесена ясность.

— Начальник милиции занят, — сказал Талибу дежурный, — у него совещание.

Талиб уселся на слабоногий венский стул. Из-за плотно прикрытой двери кабинета слышался только один голос. Интонации были грозные, и Талиб понял, что совещание будет долгим и бурным.

Минут через пять дверь растворилась, и оттуда красный как рак вылетел следователь Акбарходжаев. Вдогонку ему полетели слова, значения которых Талиб не понял: «В пожарную команду! Воду качать! Ручным насосом!» Дверь опять закрылась, и в комнате наступила тишина.

— Что ж вы сидите? — сказал дежурный. — Заходите.

— Но там же совещание, — ответил Талиб.

— Нет, нет, совещание кончилось, — сказал дежурный, — заходите.

В кабинете начальник был действительно один. Он ходил вокруг стола и ладонью ожесточенно растирал себе бритый затылок.

— Я вас слушаю, садитесь.

Талиб сел и стал ждать, пока начальник успокоится.

— Говорите, говорите, — повторил начальник, — я слушаю вас.

— Я относительно убийства председателя махалинской комиссии с улицы Оружейников, — начал Талиб. — Дело в том, что у меня есть основания сомневаться в принятой вами версии, и я совершенно не согласен с мнением, которое сложилось у следователя.

Ответ начальника милиции ошарашил Талиба.

— Вы считаете, что Таджибеков здесь ни при чем? — спросил он.

— Видите ли… Я недавно приехал из Москвы, точнее — только вчера, но то, что я узнал здесь про учителя Касыма Насырова, противоречит моему представлению об этом человеке.

— Учитель нас сейчас не интересует, — сказал начальник, — с учителем все ясно. Минуточку… — Он открыл дверь и крикнул дежурному: — Проверьте, освободили учителя Насырова или нет. Если нет, немедленно освободить и извиниться. От моего имени.

Талибу нужно было время, чтобы понять, что происходит. Он не знал, что еще на рассвете Таджибеков и Иса рассказали в милиции все. Он не знал, что за час до его разговора с начальником в милицию позвонили из поселка Чирчик и сообщили, что мальчик Кудрат, проживающий на улице Оружейников, найден и дал важные показания, полностью подтверждающие все то, в чем признались Таджибеков и Иса.

Начальник милиции успокоился только после того, как дежурный доложил, что учитель Касым минут десять назад отпущен домой.

— Значит, с учителем все ясно, — сказал начальник. — Что вы еще можете сказать?

Талибу оставалось рассказать только о разговоре с Саидмурадом. Но и тут начальник знал что-то такое, чего Талиб не знал.

— Да, да, — сказал начальник, — это очень интересно. Он работает на сушильном заводе?

— Не знаю, — сказал Талиб, — не спросил.

— Да, да, на сушильном, — сказал начальник. — Видимо, это он написал анонимку. Проверим, спасибо.

Талиб не понял, о какой анонимке идет речь, но спрашивать не стал.

Когда он вернулся домой, Лера, причесанная и умытая, сидела у накрытого стола.