Василий Клёпов - Тайна Золотой долины [Издание 1958 г.]

— Это затем, что бы подранок не убежал. Как упал в воду — так и конец.

— А! Это хорошо! — сказал Лёвка, пылавший жаждой мести.

Димка тоже согласился. Мы решили, что они будут драться над обрывом Зверюги, а я буду смотреть, чтобы соблюдались правила.

Начинало темнеть, а мы всё ещё шли по Тропе. Лёвка поминутно ворчал и отставал.

— Вот что делает с человеком жирок, — ехидно заметил Димка.

— Да, Фёдор Большое Ухо, у тебя на костях слишком много жира и мяса. Таким, как ты, тяжело выносить длинную дорогу.

— Ещё посмотрим, кто её легче вынесет: я или этот долговязый, — кивнул на Димку Фёдор Большое Ухо. — Тоже мне — Быстроногий Олень!..

Наконец, внизу показалась река, которая огибала большую голую скалу и терялась за ней.

— Ура! — закричали мы и бегом пустились вниз, в заветную Золотую долину.

«Перед ними открылась», — начал бы описывать Майн Рид, — но не бойтесь, я этого не сделаю: не выношу длинных описаний. Кстати, ничего перед нами и не открылось, потому что уже совсем стемнело. Да осматривать пейзаж и не особенно хотелось: устали и продрогли, как собаки. Мы просто свернули у скалы влево, высматривая местечко, где можно было бы заночевать. И тут нам подвезло. Недалёко от берега мы заметили одинокую хижину. Вошли — темно, никого нет. А по законам северного гостеприимства человек может занять в пути любую хижину, кто бы её ни построил. Ведь было же так: приехал однажды Мэйлмут Кид домой, а жильё уже занято, и его, хозяина, в собственной хижине приветствовали, как гостя. [31] Смотри рассказ Джека Лондона «Северная Одиссея». — В. М.

— Это номер! — воскликнул Димка, когда мы вошли в убогое жилище. — А чем же мы костёр разводить будем, ведь спички-то у нас все размокли?

Лёвка молчал, было слышно, как он стучал зубами от холода.

— Ты, наверно, забыл, Дублёная Кожа, что Молокоед недаром считает себя учеником Ситки Чарли. У Ситки Чарли, когда он вставал на Тропу, всегда находились драгоценные спички и кусочки сухой берёсты. Вот они, пожалуйста!

Я снял шапку и достал оттуда спички и берёсту, которые упаковал ещё дома в промасленную бумагу.

Крики дикого восторга огласили хижину. Лёвка сразу вспомнил, что он интендант, и побежал, за дровами.

Мы открыли дверь и развели костёр прямо на земляном полу. Из темноты выступили чёрные, уже подгнивающие стены, развалившаяся печка в углу и низкие нары, на которых лежало сгнившее сено и высохшие берёзовые ветки. Было очевидно, что здесь давно никто не обитал.

Мы натаскали свежих еловых веток, расстелили их на полу у костра, и в нашей хижине, хотя и было дымно, сразу сделалось тепло. Через полчаса мы уже спали как мёртвые.

— Правильная хижина! — пробормотал сквозь сон Димка.

Ему никто не ответил.

На берегу Зверюги. «Ага, Сударыня Жила!» Дуэль над обрывом. Золотая лихорадка. Под угрозой голодной смерти.

Когда мы проснулись, солнце уже шло по своей Золотой Тропе. Мы выскочили из хижины и побежали к реке умываться. Но берег был обрывистый, нам пришлось пройти вниз по течению не один десяток метров, прежде чем удалось спуститься к воде.

— Осторожнее! — вскричал Димка, когда Лёвка собирался ступить на край берега.

В ту же секунду огромная глыба глинистой почвы с шумом обрушилась почти у нас под ногами. Не сделай Димка своего предупреждения, наш Фёдор Большое Ухо барахтался бы теперь, как щенок, в стремительном жёлтом потоке, и вряд ли мы смогли бы его спасти. Мы невольно попятились от реки и оглянулись вокруг.

Вода с такой силой ударялась о берег, что он обрушивался у нас на глазах. На той стороне, прямо из воды поднимались голые скалы, напомнившие мне ущелье реки Сакраменто, через которое Малыш Джерри гонял по канату подвесную тележку. Но если бы протянуть канат над Зверюгой, пожалуй, Малыш не рискнул бы по нему прокатиться.

«Этот каньон, [32] Каньон — глубокая, узкая долина с крутыми склонами. — подумал я, — не уступит знаменитому Большому Каньону в Калифорнии на реке Колорадо».

Снега в Золотой долине уже не было. С гор мчались, стуча камнями, мутные потоки, а с утёсов на той стороне падали водопады. Река так вздулась, что на неё страшно было смотреть. Огромные тёмные воронки с шумом ходили по жёлтой воде. Вырванные с корнем деревья ныряли в бурной пучине, как лёгкие пробковые поплавки.

— Теперь понятно, почему тут гибли экспедиции, — сказал я. — Это не река, а настоящая Зверюга.

— Правильная река, — подтвердил Димка.

Я представил в этой стремнине плот, на котором мы переправлялись через Выжигу, и меня пробрала дрожь.

— Мы-то ведь в реку не полезем, правда, Молокоед? — опасливо спросил Лёвка.

— Не знаю. Может случиться и так, что придётся переправиться на тот берег.

— На плоту?!

— Может, и на плоту.

— Нет уж, дудки! Вы переправляйтесь, а когда будете тонуть, я брошу вам трос.

Вот чечако! И зачем только мы его с собой взяли!

Прежде чем начинать поиски золота, надо было поплотнее позавтракать, но хлеба уже не было, мяса оставалось на один раз, и это заставило нас подзадуматься.

— Ничего, — сказал я. — Никто из тех, о ком писал Джек Лондон, не брал с собой на Тропу хлеб. Они пекли пресные лепёшки из муки. А мука у нас пока есть.

Дело это было для меня новое, но не боги лепёшки пекут! Я развёл тесто, посолил его, смазал сковородку маргарином и, когда она раскалилась и заворчала, стал бросать на неё тесто по три ложки сразу, отдельными блинами, чтобы можно было есть всем троим одновременно. Получилось хорошо: и не подумаешь, что я никогда не стряпал.

— Правильные лепёшки! — похвалил мою стряпню Димка. — Ничего вкуснее в жизни не едал.

Пока я ходил вдоль берега, соображая, где нам сделать первую промывку, Димка стал наводить порядок в хижине. Он притащил с берега выброшенную рекой доску и, ловко примостив её на двух парах колышков, сделал невысокий стол. Потом отыскал три больших плоских камня и расставил их вокруг стола вместо стульев. В стену набил гвоздей и развесил на них одежду и снаряжение.

При этом он деловито прищуривал левый глаз и каждый раз прикладывался им то к доске, то к колышку, то к гвоздю, проверял, чтобы всё у него было сделано правильно и точно.

— Что ты прицеливаешься, — засмеялся Лёвка, когда Димка, закрыв левый глаз, держал против себя на вытянутой руке сковороду. — Из сковородки, что ль, стрельнуть собираешься?

— Не понимаешь ничего, так молчи! — сказал Димка и стал выпрямлять дно сковороды на камне.

Мне очень нравилась эта Димкина привычка прицеливаться к каждой вещи прищуренным глазом, и я сам иногда невольно начинал проверять прямизну карандаша, ложки или чего-нибудь другого, что попадало в руки. Так я сделал и теперь: прибил портрет Джека Лондона на стену прямо против двери и, прищурившись, посмотрел, правильно ли укреплён портрет.