Дмитрий Нагишкин - Тихая бухта

Бар прошли легко, только один раз качнуло. Было еще совсем рано, когда кунгасы вышли в открытую бухту.

— Ставь мачту: ветер попутный! — сказал Прокопович гребцам. — До утра я подежурю, потом Симонов руль возьмет. Остальные — спать. Все равно делать нечего.

Гребцы завозились, устанавливая мачту, до того пришвартованную к борту. Затем взялись за парус, который лежал в носовом отсеке. Когай полез туда. Наступив ногой на лежавшую там кипу брезента, он потянул к себе парус. Рядом кто-то чихнул раз и другой. Когай обернулся к Симонову:

— Ты чего расчихался? Будь здоров!

Однако старик Симонов вовсе не чихал и посмотрел на Когая с изумлением. Одна и та же мысль пришла им одновременно в голову. Они подняли брезент и, к своему удивлению увидели Димку, чихавшего спросонья от пыли. Когай посветил фонарем и тут же увидели и Шурку. Тот щурил глаза, протирал их руками. Свет фонаря и свежий ветер, обнявший их со всех сторон, мгновенно отогнали сон. Оба вскочили. Шурка молчал, а Димка умоляюще посмотрел на Когая, сказал:

— Вы, пожалуйста, не говорите никому, что мы здесь!

Когай, может быть, и промолчал бы до поры до времени, так как был добрый человек, но старик Симонов, не обращая внимания на мольбу Димки, во весь голос закричал: «Зайцев нашли!»

Охотники с любопытством собрались вокруг мальчиков. Прокопович, сразу же узнав Димку и Шурку, сердито сказал:

— Сейчас к Поворотному пристанем и высадим вас!

— Товарищ Прокопович, — попросил Димка, — не надо нас высаживать. Возьмите нас с собой. Мы вам пригодимся.

— Э, нет, ребята! Тут опасное дело.

— Вот и возьмите, раз опасное! — сказал Димка, не зная, что бы еще сказать неумолимому начальнику.

Но Шурка, более опытный, чем его друг, знал отлично, как тяжела всякая обуза в этой опасной дороге. Он вдруг предложил:

— Мы обед варить будем. Руль держать можем. Суп варить умеем, кашу. А провизия у нас своя есть. Вот.

Он указал на мешки, валявшиеся у их ног.

И в самом деле, они приготовились к дороге не хуже взрослых. В мешках у них лежали хлеб, рыба и даже чесноку и черемши немного. Одеты они были тепло и удобно. И, осмотрев ребят со всех сторон, Прокопович рассмеялся. А посмеявшись, стал колебаться в своем решении.

— Плохо, ребята, получается! — сказал он все-таки с сомнением. — Это значит — вы от отцов удрали?

— Ничего, — сказал Димка, — мы им оставили письмо, что с Прокоповичем уехали за продуктами. А раз мы с вами, они не будут беспокоиться.

— Когда же вы в кунгас залезли?

— А как только его снарядили, — ответил Шурка. — Сторож заснул, все спать пошли, а мы — сюда и тоже заснули. Думали, до утра никто нас не увидит, а тут Когай чуть нас не раздавил.

Рыбакам, отлично знавшим Шурку и Димку, понравилась проделка ребят. Когай, ни к кому не обращаясь, заметил:

— Да, с ними, пожалуй, веселее будет.

Его поддержали другие, и Прокопович сдался:

— Ну ладно, будь по-вашему. А вернемся — сам попрошу Савелия Петровича и Дмитрия Никитича выдрать вас хорошенько обоих.

Уголок, в который забились ребята, оставили им в постоянное пользование, и они опять улеглись.

Ветер дул не ослабевая, но холод не проникал через толстые тулупы, которыми гребцы прикрыли ребят. Скоро в кунгасе спали все, кроме Прокоповича. Он стоял на руле и по звездам, как по компасу, держал курс на юг.

Когда обнаружилось бегство Димки, Дмитрий Никитич сначала встревожился не на шутку, а потом рассердился. Он считал, что всему виной сын Савелия Петровича. Объездчик спорить не стал. Он только заметил:

— Эх, Дмитрий Никитич, не сидеть же всю жизнь ребятам на печи! Пусть привыкают. А потом — не одни поехали, с Прокоповичем. За ним они, как за каменной стеной. Мужик надежный. Опять же после драки чего кулаками махать? Вы думаете, мне за сына не страшно? А что делать! По воде за ними не побежишь.

Лесничий еще дня два посердился на председателя, а потом стал чаще захаживать к нему: дома было скучно без сына.

А спустя еще два дня после этого Савелий Петрович позвал нескольких сельчан и предложил им отправиться к Чекрыге для изъятия лишних продуктов. И чтобы Чекрыга не отказал, не вздумал сопротивляться с оружием в руках, он пригласил пойти с ними и лесничего.

— Вас, Дмитрий Никитич, Чекрыга уважает, считает начальством и подчинится скорее, чем мне. А может, вы сумеете уговорить его, чтобы не сидел, как собака на сене. Я говорить не горазд, а вы человек образованный.

С крайней неохотой согласился на это Дмитрий Никитич. Он не любил впутываться в такие дела, но все же считал, что Чекрыга должен поделиться с соседями.

У ворот Чекрыги Савелий Петрович пропустил лесничего вперед и сказал, что останется здесь и подождет. Понятые остались с ним.

Дмитрия Никитича сопровождал Колька-китаец.

Чекрыга встретил их довольно любезно, пригласил пить чай. Лесничий отказался и заговорил о деле. Чекрыга принялся клясться и божиться, что сам сидит без хлеба и не знает, как зиму прожить. Дмитрий Никитич стал горячо доказывать Чекрыге, что необходимо жертвовать своим добром ради спасения от голода женщин и детей.

Чекрыга, подперев щеку рукой, слушал, поддакивал, кивал головой и сочувственно чмокал губами.

Решив, что Чекрыга смягчается, Дмитрий Никитич удвоил рвение, уговаривая дать поселку взаймы муки, рису и сала. Чекрыга, казалось, совсем подобрел. Под конец он расслабленным голосом проговорил:

— Что делать! Видно, божья на то воля, Дмитрий Никитич. Не каменный я… Анна, подь сюды! — Он обернулся к жене, с заспанным лицом выглянувшей из соседней комнаты. — Аннушка! Насыпь товарищу лесничему пудика с два мучки, да сальца там малость, ну и рису пудовичок. Не звери же мы, в самом деле, или инородцы какие…

Дмитрий Никитич так и застыл, от изумления не находя слов. Он никак не ожидал такого исхода. Ведь он не для себя просил! А Чекрыга все повторял:

— Сами голодаем, ну да уж бог с вами! Пользуйтесь на здоровье.

В это время от двери раздался веселый голос Пундыка:

— Ну, вот и спасибо! Сразу доброго человека видно!

Пундык вошел неслышно. За ним вошли понятые. Председатель подошел к столу и вынул из кармана бумагу:

— Придется акт о приемке составить, Дмитрий Никитич.

Озадаченный появлением понятых и председателя, Чекрыга опустился на табуретку.

А Савелий Петрович начал диктовать:

— «Взято заимообразно у гражданина Чекрыги Николая Евтихиевича муки белой — пятнадцать кулей, рису — семь кулей, сала шанхайского — пятьдесят банок, сои японской — два бочонка…»

— Ты чего это мелешь? — прохрипел Чекрыга. — Какое сало, где соя, что за рис? Где ты его видел?