Святослав Сахарнов - Солнечный мальчик

Довольный местью, Вовка закрыл альбом.

И всё-таки смутное чувство беспокойства оставалось.

Зачем Кожаный напомнил о себе?

Немного погодя Вовка взял альбом снова, вырвал из него потихоньку лист и, выйдя в коридор, незаметно сунул рисунок в мусорный ящик.

Третий день шёл поезд через горы, тайгу, реки. Конца не было грому колёс и рёву встречных паровозов,

Мелькали станционные огни, с грохотом проносились железнодорожные мосты, солнце круто поднималось и падало за мутным оконным стеклом.

— Бабушка, скоро мы приедем? — спрашивала Леночка.

— Нет, не скоро. Ещё станцию Ерофей Павлович не проехали. Дорога большая: в Комсомольске пересадка, в Совгавани сядем на пароход… Ещё намучаешься!

— А на пароходе лучше, чем в поезде?

— Лучше! — уверенно вмешался в разговор Вовка. — Дядя Фёдор говорит, в море каждый день истории случаются!.. Знаешь что, Лена, когда мама и бабушка уйдут за обедом, — давай попросим дядю Фёдора рассказать что-нибудь про море! Страшное.

И когда мама с бабушкой ушли, Фёдор, видя, что ребята умирают от скуки, рассказал им две ужасные истории, которые случились с ним во время плаваний.

Дело было давно. Ещё когда я служил на речном пароходе.

Помню, плывём мы как-то по Волге. Справа и слева берега. Домики. Кусты зелёные.

Замечаем — что-то скорость мала. Кинулись в машину— всё в порядке. Кочегары уголь шуруют — дым столбом.

А пароход всё тише и тише, остановился и назад поплыл!

Мы тогда — на корму. Смотрим, — в воде щука. Вот такая здоровенная! Уцепилась зубами за корму и тянет пароход назад.

Схватил один матрос весло — хлоп щуку! — и наповал. Вытащили её на палубу — пять пудов. Три дня ели уху…

— Ну, как история? — спросил Фёдор. — Страшная?

— Страшная, но только не может быть, — рассудительно ответила Леночка. — Таких рыб не бывает!

— А вот и бывают, да ещё не такие… Стоп! Кажется, Ерофей Павлович. Пошли дышать свежим воздухом. Расскажу потом.

Ерофей Павлович оказался довольно большой станцией.

За серыми крышами домов зелёной стеной поднимался густой лес — тайга.

По путям сновали юркие дрезины. Стайки шоколадных воробьев с писком перепархивали с одного рельса на другой.

Около вагона старичок железнодорожник рассказывал пассажирам, почему у станции такое странное название.

Оказывается, Ерофеем Павловичем звали казака Хабарова, который много лет назад пришёл в этот край, открыл и заселил его. Чтобы добраться сюда, ему пришлось переплывать реки, странствовать по горам, мучиться от голода, жить в дремучих лесах… Но отважный казак победил все невзгоды, и в память о нём люди назвали эту станцию его именем и отчеством…

«Вот это да!» — подумал Вовка, посмотрел на зелёную стену тайги и сейчас же вспомнил деревья, которые видел из окна автобуса.

Дремучий лес и ларёк с квасом?.. Видно, это было что-то не то!

— А эта история произошла позже. Плавал я тогда уже на большом пароходе.

Шёл однажды наш корабль в Индийском океане. Стоим мы с капитаном у борта и видим — плывёт рядом с кораблём рыба. Колючая, как ёж.

Вдруг эта рыба давай глотать воду. Наглоталась, раздулась, как шар, и потеряла всякое управление. Несёт её ветром по волнам прямо на пароход.

Ударилась рыба о борт, да как лопнет! Все стёкла на корабле вдребезги, корабль — в щепки! Всю команду по островам раскидало. Кого куда. Целый месяц собирали…

Вовка понял, что с ними шутят, и взвизгнул от восторга.

— Ещё! — попросил он.

— Хорошо! — согласился Фёдор. — Это всё ерунда. Вот сейчас я расскажу вам про рыбу с четырьмя глазами…

…Мама и Генриетта Николаевна подошли к своему купе и удивлённо переглянулись: из-за двери был слышен отчаянный ребячий хохот и довольные взвизгивания.

Мама открыла дверь. Фёдор почему-то смутился.

— М-да… Вот такие рыбы водятся в Северной Америке. Каждый глаз у рыбы двойной, верхняя половина над водой смотрит, нижняя — в воде…

Мама удивлённо взглянула на возбуждённые физиономии ребят.

Фёдор пробормотал ещё что-то о четырёхглазой рыбе и вышел.

— Что у вас тут было? — с подозрением спросила мама. — Вы оба красные, как помидоры. Возились, наверно?

— У нас были морские враки! — с гордостью заявил Вовка.

Наконец, в вагоне объявили, что поезд прибывает в Комсомольск.

На горизонте блеснула громадная река.

— Амур!

И сейчас же во всех купе загрохали чемоданы. Пошли разговоры о том, как переправляться через Амур.

Одни говорили, что в Комсомольске построен мост, вторые, — что моста нет, а переправа идёт на лодках. Генриетта Николаевна сказала, что читала в книге, как во время войны через Амур шли пешком и под лёд провалилась лошадь…

Поезд остановился на самой окраине города, неподалёку от реки. Рядом высились светлые корпуса жилых домов и торчали тонкие фабричные трубы.

Все пассажиры прилипли к окошкам, разглядывая огромную реку и горы на другом берегу.

Никакого моста через реку не было.

Амур синё и безбрежно горел за окном.

Поперёк реки, прямо на Вовку, шёл странный пароход. Он был очень широкий. Трубы на нём стояли не так, как у всех пароходов — одна позади другой, — а рядом.

На палубе парохода были проложены рельсы.

Пароход приткнулся носом к берегу как раз там, где кончался железнодорожный путь.

К составу подскочил маленький маневровый паровоз.

На пароходе ударили в колокол: «Динь-ди-лень!»

Паровозик оторвал от состава один вагон и покатил его к пароходу.

«Динь-ди-лень!»

Вагон вкатился на пароход.

Стоп!

Следующий.

Второй, третий, — все вагоны очутились на пароходе. Пароход загудел, густо задымил, и переправа началась.

— Как этот пароход называется? — спросил Вовка.

— Железнодорожный паром, — объяснил Фёдор. — Видишь — на том берегу вокзал? Туда и плывём.

Паром шёл, тесня грудью жёлтую амурскую волну как заправский пароход.

Наконец и пристань.

Приехали. Стоп! «Динь-ди-лень!» — вагоны один за другим покатились с парома на берег.

Там их уже ждал новый паровоз. Над его трубой призывно метался голубой дым.

И снова за окном потянулись бесконечные леса. Поезд шёл, редко делая остановки, всё глубже и выше забираясь в горы, торопясь на восток.

Горы были синие, зубчатые. Мелкие — видно дно — реки сбегали с гор, прыгая по камням.