Марк Твен - Принц и нищий [Издание 1941 г.]

Он поспешно направился к двери; но в то же мгновение дверь отворилась, и вошла лэди Юдифь. Она была очень бледна, но шла твердой поступью; осанка ее была полна изящества и кроткого достоинства, а лицо попрежнему было печально.

Майлс кинулся к ней, полный доверия, но она отстранила его едва заметным жестом, и он остановился. Она села и попросила его тоже сесть. Этим, она заставила его забыть, что они старые друзья, заставила его почувствовать себя чужим, гостем. Это было для него неожиданностью, и он от удивления так растерялся, что сам готов был усомниться, точно ли он тот, за кого выдает себя. Лэди Юдифь сказала:

— Сэр, я пришла предостеречь вас. Помешанных, кажется, нельзя убедить в том, что они ошибаются; но их можно уговорить, чтобы они избегали опасности. Я думаю, вы верите в правдивость своих мечтаний, я думаю, вы не преступник; но не говорите о своих заблуждениях здесь, так как это опасно.

Она пристально посмотрела Майлсу в глаза, потом прибавила, подчеркивая слова:

— Это тем более опасно, что вы очень похожи на нашего бедного погибшего мальчика, которого уже нет в живых.

— Господи, сударыня, но ведь он и есть я!

— Я искренно верю, что вы это думаете, сэр. Я не сомневаюсь в вашей честности, — я только предостерегаю вас. Мой муж — полновластный господин во всей здешней местности; его власть почти безгранична; он может обогатить кого угодно и кого угодно разорить. Если бы вы не были похожи на человека, за которого выдаете себя, он, может быть, позволил бы вам спокойно тешиться вашей мечтой; но верьте мне, я хорошо его знаю, я знаю, что он сделает: он скажет всем, что вы сумасшедший самозванец, и все будут вторить ему.

Она снова устремила на Майлса пристальный взгляд и прибавила:

— Если бы вы даже на самом деле были Майлсом Гендоном, и муж мой знал бы это, и знала бы вся округа, — обдумайте мои слова и взвесьте их, — вы подверглись бы той же опасности и точно так же не ушли бы от наказания; он отрекся бы от вас и донес на вас, и здесь не нашлось бы ни одного человека, у которого хватило бы смелости оказать вам поддержку.

— Этому я вполне верю, — с горечью оказал Майлс. — Если он имеет власть приказать человеку, который всю жизнь был моим другом, изменить мне и отречься от меня и человек этот его слушается, то тем более ему будут повиноваться те, кто не связан со мной узами преданности и дружбы, кто боится потерять кусок хлеба, а быть может и жизнь.

Щеки лэди Юдифь слегка порозовели, она потупила глаза; но голос ее попрежнему звучал твердо.

— Я предупредила вас и предупреждаю вас еще раз: уезжайте отсюда! Иначе этот человек вас погубит. Это тиран, не знающий жалости. Я его рабыня, я это знаю. Бедный Майлс и Артур, и мой милый опекун, сэр Ричард, освободились от него и спокойны, — лучше бы вам быть с ними, чем остаться здесь, в когтях этого злодея. Ваши притязания — посягательство на его титул и богатство; вы напали на него в его собственном доме, и вы погибли, если останетесь тут. Уходите! не медлите! Если вам нужны деньги, прошу вас, возьмите этот кошелек и подкупите слуг, чтобы они пропустили вас. Послушайте меня, несчастный, и бегите, пока есть время.

Майлс отстранил рукою протянутый ему кошелек и встал.

— Исполните одну мою просьбу, — сказал он. — Посмотрите мне прямо в глаза, я хочу видеть, вынесете ли вы мой взгляд. Так. Теперь отвечайте мне. Кто я? Майлс Гендон?

— Нет. Я вас не знаю.

— Поклянитесь!

Ответ прозвучал тихо, но отчетливо:

— Клянусь!

— Невероятно!

— Бегите! Зачем вы теряете драгоценное время? Бегите, спасайтесь!

— Кто я? Майлс Гендон?

В эту минуту в комнату ворвались солдаты, и началась отчаянная борьба; но Гендона скоро одолели и потащили. Король тоже был схвачен; обоих связали и повели в тюрьму.

В тюрьме.

Все камеры были переполнены, и двух друзей приковали на цепь в большой комнате, где помещались обыкновенно мелкие преступники. Они были не одни: здесь же находилось еще около двадцати скованных узников — молодых и старых, мужчин и женщин — шумная и неряшливая толпа. Король горько жаловался на оскорбление его королевского достоинства, но Гендон был угрюм и молчалив. Он был слишком потрясен. Он, блудный сын, вернулся домой, воображая, что все с ума сойдут от счастья, увидев его; и вдруг вместо радости — тюрьма. Случившееся было так непохоже на его ожидания, что он растерялся; он не знал далее, как смотреть на свое положение: считать ли его трагическим или просто забавным. Он чувствовал себя, как человек, который вышел полюбоваться радугой и вместо того был сражен молнией.

Но мало-помалу его спутанные мысли пришли в порядок, и тогда он стал размышлять о Юдифи. Он обдумывал ее поведение, рассматривал его со всех сторон, но ни к чему не пришел. Узнала она его или не узнала? Этот трудный вопрос долго занимал его ум; в конце концов он пришел к убеждению, что она его узнала и отреклась от него из корыстных побуждений. Теперь он готов был осыпать ее проклятиями; но ее имя было так долго для него священным, что он не мог заставить себя оскорбить ее.

Закутавшись в тюремные одеяла, изорванные и грязные, Гендон и король провели тревожную ночь. За взятку тюремщик добыл водки для некоторых арестантов, и, конечно, это кончилось драками, бранью, непристойными песнями. После полуночи один из арестантов напал на женщину, стал бить ее по голове кандалами, и только подоспевший тюремщик спас ее от смерти. Тюремщик водворил мир, ударив по голове нападавшего. Тогда драки прекратились, и те, кто не обращали внимания на стоны и жалобы обоих раненых, могли уснуть.

В течение следующей недели дни и ночи проходили томительно однообразно; днем появлялись люди (их лица были более или менее знакомы Гендону), чтобы взглянуть на «самозванца», отречься от него и поругаться над ним; а по ночам повторялись попойки и драки. Однако под конец кое-что изменилось. Однажды тюремщик ввел в камеру какого-то старика и сказал ему:

— Преступник в этой комнате. Осмотри всех своими старыми глазами. Быть может, ты узнаешь его.

Гендон поднял глаза и в первый раз за все время пребывания в тюрьме обрадовался.

Он сказал себе:

— Это Блек Эндрюс. Он всю жизнь служил семье моего отца; он добрый, честный человек, сердце у него хорошее. Вернее, прежде у него было хорошее сердце. Но теперь честных людей совсем не осталось; все стали лжецы. Этот человек узнает меня и отречется от меня, как остальные.

Старик обвел взглядом комнату, посмотрел в лицо каждого узника и наконец сказал:

— Я не вижу здесь никого, кроме низких негодяев, уличного сброда. Который он?