Ярослав Стельмах - Митьказавр из Юрковки

— Хо-го! — раздался за нашими спинами насмешливый голос. — О какой усталости может идти речь! Разве такие лихие и отчаянные путешественники устают? Разве у них есть на это право?

Мы моментально обернулись. Перед нами скалил зубы юноша лет четырнадцати, придерживая левой рукой потрёпанный велосипед.

— А какое замечательное снаряжение! — продолжал он. — Какие сачки! Берегитесь, бедные бабочки! А рюкзаки! Там, видимо, харчей не на один месяц. Юные Ливингстоны, бесспорно, сбились с пути, ведь Африка в совершенно противоположном направлении. Какое счастье для бегемотов и нильских крокодилов! Вы их всех переловили бы.

— Ну, чего тебе? — нахмурился Митька.

— Мне ничего. Я думал, это вам будет приятно познакомиться с мастером велосипедного спорта международного класса Василием Трошем. Конечно, в будущем.

— То есть с тобой? — осведомился я.

— Точно, юноша, я вижу, у вас незаурядный ум. Всегда приятно, знаете, поговорить с умным человеком.

— Ну вот, когда станешь мастером, мы с тобой и поговорим, — пообещал я. Мне смех этого типа отнюдь не понравились.

— Ну, ты! — сразу вскипел он. — Ты не очень нос гни. Умники нашлись, — ничуть не смущаясь, ответил хлопец, вывернув наизнанку своё предыдущее утверждение.

Он вскочил на свой велосипед и через мгновение испарился, как и не было.

— Неприятный субъект, — поделился впечатлением о нашем новом знакомстве Митька. Я возражать не стал.

До бабушкиного дома осталось совсем недалеко, когда впереди послышался вой, и сразу же и смолк, оборвавшись на высокой ноте.

— Это что? — спросил я.

— Не знаю, — пожал плечами Митя. — Может, корова какая-то или бык.

— Никогда не думал, что корова может так выть.

— О, ты не знаешь здешних коров, — пояснил Митя не совсем уверенно. — От них всего можно ожидать.

Глубоко скрытый смысл таился за этими словами.

— А чего же, Митя?

Узнать коровьи способности я не успел, потому что тот же звук раздался снова и снова прервался.

— Постой, постой, — нахмурился Митька. — Вот бабушкина хата, а вот... Да нет... но, пожалуй, так. Ну и чудак... Хотя...

Конечно, эта словесная путаница ничего мне не объяснила, и я уже дёрнул друга за рукав курточки, когда услышал: «Митя, Митюня», — и увидел, как старушка, худощавая женщина с ведром в руке бросилась нам навстречу.

— Бабушка!

— Внучек!

Отведя на мгновение свои глаза от этой трогательной сцены, я воспользовался случаем, чтобы оглянуться вокруг. Нет, не удалось, потому что моё внимание немедленно привлекло окно через дорогу, откуда вновь взревели.

«Может, действительно корова забралась в дом, и не знает, бедная, как вылезти», — подумал я.

— Игнат, Игнат, перестань, ей же так! — закричала Митькина бабушка. — Перестань, дай хоть с внучком минуту поговорить.

— А-а, приехал, — донеслось в ответ. Вдруг занавеска качнулась, метнулась в сторону, и в окне появился раскрасневшийся усатый крепыш с тромбоном в правой руке. — Здорово, Дмитрий!

Вот оно что!

— Так это вы! — засмеялся Митя. — Здравствуйте, дядя Игнат. Я так и не додумал, кто это. Точнее, сначала думал — вы, а потом, нет, думаю, не вы. Потом опять думаю — вы, а потом...

— Я, я, а кто же, — доброжелательно рассмеялся усач и развёл руками, как бы сам себе удивляясь, что это он взялся за такое занятие.

— А вы в позапрошлом году на мандолине играли. Так тихо было... И приятно.

— А, мандолина, — отмахнулся тот. — Тромбон — это, я тебе скажу, да!

— А я тебе скажу, Игнат, — вставила тоже бабушка, — хватит на сегодня.

— Да я и кончаю. Всё. Ради такого случая... А это кто? — бросил заинтересованный взгляд на меня.

— Ой, и правда! — всплеснула руками бабушка.

— Я, — ответил я.

Так и состоялось наше знакомство.

Услышал я впоследствии, Игнат Диденко, по-уличному Фа-Диез, был музыкантом. Причём не по призванию, а через развитое чувство ответственности перед односельчанами. Закончив восемь классов, он стал заведующим клубом. В наследство от предшественника ему достались большой замок на входную дверь, и таинственные двери в небольшой пристройке. Когда он подобрал, наконец, свой золотой ключик к той дверце, то увидел, что за ними томится сильно поредевший за время заведования его предшественника малый духовой оркестр — я, конечно, имею в виду инструменты.

Яркий луч солнца, проникший в каморку вслед за Игнатом, тускло поблёскивал на покрытой пылью меди, и тут Фа-Диез понял, что его призвание — в возрождении музыкальной культуры села. «Создать настоящий оркестр и научиться играть самому», — такой предстала перед ним задача номер один. Фа-Диез выполнил её только наполовину, потому что сам так ни на чём и не играет. Он пробовал играть и на геликоне, и на кларнете, на гитаре и на валторне, но бросал, едва выучившись брать несколько чистых нот. «Этот инструмент не для меня, — говорил он. — Я хочу найти именно свой инструмент».

Давно уже в селе существует довольно приличный оркестр, уже и Фа-Диез стал женатым и усатым дядей, но так и ищет именно свой инструмент. В последнее время появилась надежда, что им станет тромбон. Может, хоть на тромбоне научится он прилично играть, — такой вопрос волновал, вероятно, фа-диеза и, конечно же, всех его соседей.

Но сегодня, пожалуй, мы изрядно помогли соседям своим приездом. Дядя Игнат отложил свою науку на завтра.

— Доброздоровечка! — крикнул кто-то с улицы.

— Ну, начинается, — прошептал Митя. — Сейчас полсела сюда привалит. Пойдём где-то спрячемся, — и помчался не слишком вежливо за дом. Я пошёл было за ним, но тут меня остановил тот же голос:

— Куда это ты, Митя, не узнаёшь меня? Я оглянулся. В калитку заходил старичок в тёмных полосатых штанах, вделанных в запылённые сапоги, в синем видавшем виды пиджаке и фуражке.

— А, здравствуй, Игнатьевич, — ответила Митькина бабушка, выглянув из погреба.

— Здравствуйте, — смущённо поздоровался я.

— Ну и изменился ты, — кивнул старик, останавливаясь посреди двора.

— А? — донеслось из погреба.

— Изменился, говорю, Демидовна, внучек твой, — повторил старик, всматриваясь в меня. — Подрос.

— Конечно, подрос, — радостно согласилась бабушка, звеня внизу посудой. — Ты же его не видел, два года.

— Да, два года. Вроде поправился немного...

— Да где там потолстел! Тощий, как и был.

— Нет, какой же он тощий. Толстый... А то были волосы русые, а эти потемнее.

— Да где же потемнее?

От такого чуда бабушка аж вылезла из погреба и бросила взгляд на меня.

— Тьфу, Трофим, и ты не видишь! Это же не Митька!

— То-то и видно, не Митька, — охотно согласился тот. — А кто же? — спросил живо.

— Приятель его, Сергей. Вместе приехали.

— А-а, — спокойно, отнюдь не удивляясь, сказал старичок. — Я смотрю — вроде не Митька. А оно и выходит, что Сергей. Да-а, — продолжал, усаживаясь на ступеньке крыльца. — Сейчас, летом, всех своих детей куда-то одсилають. То в лагеря, то ещё куда-то, а как некуда, то к бабушкам. Вот и к Дмитриевне тож внук приехал, старшенький, правда, ваших, Василий. Дак то на лесопеде гоняет. С собой же и привёз — разобранный. Бабушка к нему бросилась, мол «Внучек мой родной, как же давно не виделись». А он ей: «Осторожно, — говорит, — бабушка, не трогайте чемодана, потому как у меня здесь лесопед». Не успела она и слова сказать, как он уже тот лесопед вытащил, составил в момент, и хода со двора. Дмитриевна в шум: «Куда ты?» А он только рукой махнул: мол, отвяжись. А часа через два приехал и говорит: «Это у меня тренировки такие, точно по графику». Значит, — пояснил уже от себя дед, — как пробило, скажем, первый час или как там, ты хоть спишь, хоть ешь, а скачи на лосопед и при куда глаза глядят. Так вот! Ну, а вы, — спросил, — тож на лесопедах гонять будете?