Виктор Кирюшкин - Говорящий ключ

— Ничего там нет, кроме черного песка да гальки, — разочарованно протянул он.

Кандыба усмехнулся. Острым взглядом он давно видел металл, осевший на дно лотка. Старатель ударил несколько раз краем лотка о ногу. От резких толчков тяжелый золотой песок подался в сторону старателя, а черный шлих сдвинулся вперед. Ефремов невольно вскрикнул. Вся выемка на дне лотка была заполнена золотым песком. Постриган взволнованно прошёлся по берегу ключа.

— Сколько песков вы промыли? — спросил он старателя, продолжающего чистовую отбивку металла.

— Кубометра два, не больше.

— Сказочное содержание. Вот где мы возьмем план. Какой там план, все планы перекроем!

Кандыба закончил отбивку золота от шлиха, слил добычу в металлическую банку и поставил ее на небольшой костер. Когда металл прокалился и стал сухим, старатель высыпал его в кожаный мешочек.

— Да ведь там много примесей, — заметил Ефремов.

— С гарантией — не больше одной пятой. После отдую, выберу.

— Да... — протянул Ефремов, прикидывая мешочек на руке. — Зачем человеку столько денег? Ведь ты много за него получишь.

— Мало, еще надо столько, да полстолько, да четверть столько, как в загадке про стаю гусей. Надо мне тысяч сто, а то и больше. Мечта у меня есть одна. — Кандыба начал свертывать цигарку и продолжал: — Я хочу в родной колхоз вернуться. Лет пятнадцать почти не был. С пустыми руками на готовое приходить не хочется. Вот и решил я приобрести для колхоза самый лучший катер, да на том катере старшиной работать. Рыбалкой наш колхоз занимается на Амуре. Одинокий я, а в колхоз вернусь, как в родную семью попаду.

— Хорошее дело! — Андреи Ефимович потеплевшими глазами взглянул на Кандыбу. — Знаешь что — набери в лоток той породы, в которой самородок попал. Видишь, справа в углу, красная жила в голубых песках пошла, выгребай эту жилку, в ней самое золото. Смою лоток на твое счастье.

— И на колхозное. — Кандыба спустился в яму и, ловко орудуя кайлом, надолбил полный лоток породы из того угла, где брал пески в последний раз Марченко. Андрей Ефимович, засучив рукава, присел с лотком к воде.

— Эх!.. Есть еще порох в пороховнице. Не разучился мыть! — Лоток быстро заходил в воде. Ефремов и Кандыба подступили ближе, заглядывая через его плечо. — Чур, не сглазить! — рассмеялся Постриган. — На Говорящем ключе золото заговоренное, не всякому дается. Так легенда говорит...

— То легенда!..

— А это факт... — Постриган слил воду, поднял лоток. Среди массы темного шлиха выделялось несколько шероховатых мутно-желтых камешков. Они глухо перекатывались по дну лотка. — Большое твое счастье, Петр Иванович, будет у колхоза катер — не катер, а целый пароход. Как он называется, колхоз-то?

— «Вперед», — взволнованно отозвался Кандыба, осторожно выбирая самородки из шлиха.

— Славное название. Всегда вперед и вперед. — Постриган счастливым взором посмотрел на Ефремова к Кандыбу. — Одно скажу, друзья, сделано большое открытие. Теперь и нам пора вперед. Тронемся к стану экспедиции. Направление мы вчера с самолета хорошо заметили, не собьемся с дороги.

***

Николай Владимирович и Нина не знали, что было — день или ночь. Все их попытки пробить себе дорогу на волю окончились неудачей. Оползень прочно закрыл выход из пещеры. Подходили к концу запасы продуктов. Воробьев съедал половину своей порции, другую половину незаметно от Нины клал обратно в походный мешок. Правда, в воде особенной нужды не было. В дальнем углу грота с потолка размеренно падали крупные капли холодной ключевой воды, и в котелок ее набиралось достаточно.

По многим признакам Николай Владимирович чувствовал, что Нина заметно ослабла. Он приписывал это исключительно ее душевному переживанию и старался поддержать в ней бодрость духа, вселить уверенность в благополучный исход необычного приключения. Он не знал, что Нина съедает не больше трети своей порции, а остальное так же, как и он, незаметно кладет в мешок.

— Если мы сами не выберемся, нас все равно найдут. Большаков по следам разыщет, — часто повторял геолог Нине.

— Найдут, обязательно найдут, ведь у них есть собака, — поддакивала радистка, но в ее голосе не было уверенности.

— Коллектив — великая сила. Товарищи горы своротят, а нас разыщут. На фронте у нас в дивизии был случай...

И Воробьев рассказывал о разведчике, десять дней просидевшем в подвале дома, занятого фашистами, или вспоминал подвиги партизан в одесских и крымских катакомбах. Нина, прислонясь к его плечу, слушала или сама рассказывала что-нибудь из прочитанных книг. Оба старались меньше говорить о том, что их ожидает, если друзья не отроют вход в эту каменную могилу. В том, что других выходов нет, Николай Владимирович и Нина убедились в первый же день своего плена. Они тщательно, шаг за шагом, обследовали все стены пещеры, остукивая их прикладами ружей. Вся надежда была только на разведчиков, которые, несомненно, их давно ищут.

Иссякла батарейка электрического фонарика. Узенький луч света с каждой минутой тускнел и скоро совсем стал незаметным. Наступила полная темнота. Геолог встал и, опираясь о стены, ощупью добрался к месту, где были сложены вещи. От слабости кружилась голова, сказывался недостаток питания. Разыскав металлическую масленку с ружейным маслом, он налил немного масла в крышку масленки, сделал из обрывка носового платка фитиль и зажег его. Пламя своеобразной коптилки не могло рассеять густого мрака пещеры, но все же это был свет. При нем можно было снова, в который уже раз, осмотреть стены мрачного грота. Воробьев направился в дальний угол, где порода была как будто более рыхлой, а с потолка капала вода.

У геолога еще теплилась надежда отыскать другой выход, может быть, также заваленный камнями, и попытаться пробить дорогу через него.

Но Нина ни во что уже не верила.

— Напрасно вы, Николай Владимирович, расходуете силы, — сказала она.

— Нина! — укоризненно воскликнул геолог. — Вы зря отчаиваетесь. Нас еще разыщут. Я встречал людей, шедших во имя Родины на верную смерть, но и они не теряли мужества.

— Во время войны на фронте люди ложились под вражеские танки, чтобы подорвать их, бросались на амбразуры дотов, чтобы заглушить их огонь; я знаю — вы хотели это сказать. Но поймите, Николай Владимирович, война — другое дело. Героическая смерть в бою во сто раз легче. То был порыв, вспышка, подвиг, а здесь?.. Здесь медленное умирание.

— Опять! — притворно сердясь, проговорил Николай Владимирович. — Если вы хоть еще раз скажете это слово, я рассержусь. Давайте лучше пообедаем.

— А может быть, позавтракаем или поужинаем? Ведь неизвестно, что сейчас: ночь, день, утро или вечер, понедельник или вторник, среда или пятница! Передайте мне ваш «НЗ». Я буду накрывать на стол, а вы принесите воды.