Сергей Давыдов - Санаторий доктора Волкова

Станок его вращался на больших оборотах, и синяя стружка, извиваясь, гремела кольцами. Снег вокруг станка был тщательно убран. Багров мастерил сейчас над станком какой-то навес из листов фанеры.

Узкоглазое, черное от копоти лицо Багрова было озабоченно.

— А-а, доктор... — протянул он, мельком взглянув на Волкова. — От снега надо закрыть, — он кивнул на станок. — Нужна особая точность, а снег может помешать...

Волков никогда не слышал у Багрова такого голоса. Багров говорил о детали, как о живом существе.

— Температурные режимы надо учитывать.

— А как у вас с температурой, у самого?

— А... не знаю, — отмахнулся Багров.

— Оденьтесь скорей. И вот вам рукавица. Только сперва пальто наденьте. Наденьте пальто, вы слышите!

— Тише, доктор! Немцы услышат, снова обстрел начнут. Проверьте лучше Кирпичева, он за мной в дальнем ряду. Ему самый плохой станок достался... остальные все разбиты.

Рукавицу Багров взял.

— Все равно вам вниз идти, а мне руки морозить нельзя. Чувствительность в руках должна быть. Я ведь на самом ответственном участке поставлен.

Кукольный старичок Кирпичев топтался на снегу возле какого-то допотопного станочка, чьи вычурно изогнутые ноги напоминали старинную мебель. Седые лохматые усы Кирпичева смерзлись и торчали как пики. Скинув рукавицы, старик замерзшими желтыми пальцами тщетно пытался зажать сверловочный патрон. Кирпичев сердито подпрыгивал на месте, но справиться с патроном не мог.

Гремящий разболтанный шкив станка вихлял под ремнем, как велосипедное колесо с невыправленной восьмеркой.

— У-у... шобака! И шверло-то три миллиметра, а вот... не зажать. Рук не чувштвую от мороза, — пожаловался Кирпичев. — Шлышь, доктор, подшоби хоть одной рукой.

В три руки они зажали патрон. Пальцы прилипали к морозному металлу, и Волков слегка оцарапался о заусеницу на патроне. А если бы оцарапался Кирпичев...

— Послушайте, если б вы оцарапались, я бы не смог вам остановить кровь.

— Некогда, некогда... — лихорадочно ответил старик, принимаясь сверлить. — В рукавицах не оцарапаюшь.

— Но вы же были без рукавиц. — Волков вспомнил: «...оберегать от любых ушибов и ранений, любых операций, даже от выдергивания зубов».

— Ешли бы, ешли бы... работать надо! — взвизгнул Кирпичев.

— Но...

— А, иди ты... к бобикам! Не мешай. Я и так от вшех отштал ш этим патроном. Болтаешша тут без дела. Пацан!

Волков упрямо пошел к следующему станку. Пусть ругаются, но он отвечает за их жизни. Иначе какой же смысл его пребывания на заводе? Они должны это понять. Ведь завтра никто из них не сможет подняться с постели.

Не найдя станка Соловарова, Волков наткнулся на Корсакова, который стоял у наждачного круга, весь усыпанный корундом, и точил для товарищей резцы и сверла. Волков сразу подумал, как вредна астматику эта тяжелая наждачная пыль.

— Черт... темнеет, — пожаловался Корсаков. — Хорошо, хоть обстрел прекратился. А знаете что... вот бы лампочки найти, а? Вы не поищете здесь, — он обвел рукой участок, — в тумбочках, в шкафах?

— Лампочки? — ахнул Волков. — Лампочки. А маскировка?

Корсаков горько усмехнулся.

— Все равно стреляют. И без света весь цех разбили. Нам бы еще поработать, пока ток есть. Мы бы половину, глядишь, и выполнили. Поищите лампочки.

— Нет. Этого я делать не буду, — жестко сказал Волков. — Вы не имеете права губить людей. Даже в условиях фронта командир...

— Довольно! Идите вниз, доктор! Найдите себе дело. Натопите пожарче — мы скоро придем, водой обеспечьте, Жаворонкова проверьте. Снег вот рядом, далеко ходить не надо.

— Вы сердитесь? Я не понимаю...

— Да что понимать, — снова перебил Корсаков, — здесь тоже фронт. А на фронте — стреляют! Если все на фронте станут прятаться в каменные подвалы... Поняли теперь? Я вижу: вы нас жалеете как стариков. А мы — солдаты!

— Ладно! — по-мальчишески закричал Волков. — Будет вам вода. С залива притащу!

Залив был недалеко, и лед на нем всегда разбит снарядами — удобно брать воду, но уже давно туда не ходили за водой. Пили растопленный снег.

— Ну что ж... — согласился Корсаков, наклоняясь к наждаку, — на заливе вода живая. Из снега совсем не то...

И Волков пошел в «санаторий». Сейчас он принесет воды, натопит пожарче и отдаст им все остатки своих сухарей. Старики — настоящие герои! Если все так будут воевать, то никогда фашисты не возьмут Ленинграда!

Растопив времянку, Волков набил ее шашками до самого верха, подлил в коптилки масла и сразу отправился за водой на залив.

Сегодняшний день он никогда не забудет. Надо поподробней описать его в дневнике. Если удастся дожить до победы, он найдет хорошего журналиста, надо, чтобы о стариках обязательно узнал весь Ленинград, вся страна.

А если он погибнет, то его дневник должен попасть в верные руки. Давно надо было подумать об этом. Следует все вложить в пакет и надписать на нем адрес. Но чей адрес? Где сейчас Белочка? Где все знакомые? Белочка все равно должна получить его письма и дневник. В случае чего, она будет знать, что он погиб, сражаясь с фашизмом.

Опомнившись от дум, Волков увидел, что стоит уже на самом берегу, и вода темнеет у ног, и никакого льда метров на пять от берега нет.

А это что такое?! Словно какой-то шорох послышался в сумраке, и доктор, напрягая зрение, различил сквозь сумрак на воде узкий длинный предмет. Эта могла быть только лодка. Так и есть. Но людей не было видно, она словно двигалась сама по себе. Плыла параллельно к берегу, никуда не сворачивая, по самой кромке льда.

Откуда здесь взялась лодка? Да еще зимой?! Почему она курсирует вдоль заводской пристани?..

На всякий случай Волков спрятался за высокий кабельный барабан.

Лодка все так же тихо плыла вдоль берега, все так же двигалась будто сама по себе.

Ни всплеска весла, ни шума мотора...

И вдруг Волков догадался: ее несло течением! Почему это он решил, что в ней кто-то есть? Зачем прятался?

Надо набрать воды — и скорей назад: там старики, наверное, вернулись и поминают его нелегким словом за эдакую нерасторопность! А что, если половить с лодки рыбу? Багров, во всяком случае, одобрил бы такую затею. Эх, если бы и впрямь наловить рыбы да сделать уху...

У него резко закружилась голова и заныл желудок. Нельзя думать о еде!

Набрав воды в ведро, Волков потихоньку двинулся к цеху, через каждые три шага делая остановки.

Он упал, не дойдя до цеха всего несколько метров.

Когда он очнулся и понял, что это голодный обморок, то испугался не за себя. Старики там непременно переполошатся и пойдут искать его. Еще не хватало, чтобы они возились с ним!

Беда в том, что эти обмороки у него становятся все чаще. Он-то хорошо понимал, что это значит, но необходимо продержаться несколько дней.