Эрнест Сетон-Томпсон - Маленькие дикари [Издание 1923 г.]

— Уж не лисица ли? — спросил Ян.

Лай Турка, раздавшийся около изгороди, внезапно прервал их разговор. Турок опять напал на горячий след. Ввиду того, что след оканчивался у изгороди, Калеб сказал:

— Это енот или же домашняя кошка. Никакой другой зверь не побежит по забору в ночное время.

Итти на поиски теперь было нетрудно: луна ярко светила, и лай собаки раздавался громко и отчетливо. Путь их лежал вниз по реке через маленькие болотца и лужи.

— Ага! — сказал старый охотник. — Кошки по воде не бегают. Видно, это енот.

В это время он заслышал новую нотку в лае Турка.

— Ну, то-то! Так он лает, когда видит зверя.

Однако лай сменился коротким, пронзительным визгом на одном месте.

— Вот-вот! Загнал на дерево! Значит, это енот.

Турок неистово лаял и кидался на ствол огромной липы. Калеб пояснил:

— Енот обязательно выбирает самое высокое дерево в лесу. Скажите, кто из вас лучше всех лазит?

— Ян, — отозвался Сам.

— Можешь ли ты сюда влезть, Ян?

— Попробую.

— Давайте, раньше разведем костер. Быть может, при свете нам удастся его разглядеть.

— Если б это был сурок, я б вам его сейчас же достал, — пискнул Ястребиный Глаз, но никто не обратил на него внимания.

Сам и Ян собрали топлива, и вскоре яркое пламя осветило окружающие деревья. Они принялись осматривать большую липу, но зверя нигде не было видно. Калеб поднес факел к стволу, и на коре заметил комки свежей грязи. Отойдя на несколько шагов в сторону, они нашли отпечаток, несомненно принадлежавший крупному еноту.

— Должно быть, он в дупле. Он, наверное, на этом дереве, а в липе почти всегда бывает дупло.

Ян осматривал толстый ствол, размышляя, как ему туда влезть. Калеб заметил его смущение и сказал:

— Затрудняешься? Еще бы! Ведь твой обхват пятнадцати футов не имеет. Впрочем, погоди…

Он подошел к высокому тонкому дереву, срубил его топором и приставил так, что оно касалось нижних ветвей большой липы. Ян тогда полез, привязав за спиною толстую, крепкую палку. Добравшись до липы, он совсем затерялся в зеленей листве, но мальчики внизу поочередно светили ему факелом. Сначала Ян не нашел ни дупла ни енота, но, добравшись до верхних ветвей, он разглядел на развилине большой клубок меха и два светящиеся глаза. Он невольно вздрогнул и крикнул:

— Вот енот. Смотрите, смотрите!

Ян взобрался повыше и попробовал столкнуть енота, но тот держался крепко и сопротивлялся, пока Ян не очутился над его головой. Тогда он перепрыгнул на нижнюю ветку.

Ян последовал за ним. Другие напряженно следили, но, не видя ничего, могли только по рычанию и храпу судить, что Ян гонит енота. После нового столкновения енот покинул вторую развилину и полез по стволу до подпорки, где остановился, поглядывая на охотников. Увидев добычу, Турок завыл, а Калеб выхватил револьвер, прицелился и выстрелил. Убитый енот свалился на землю. Турок кинулся, к зверю, но сражаться с ним уж не было надобности. Калеб с нежностью и гордостью вытер белый револьвер, как будто в нем только лежала заслуга за удачный выстрел.

Ян быстро спустился, хотя спускаться ему показалось труднее, чем подниматься. Он возбужденно присоединился к кружку товарищей и гладил енота, любуясь его шерстью. Ему было жаль, что енот убит, хотя в то же время он с торжеством думал о том, что удачно исполнил поручение. Все признали, что это был его енот. Сам приподнял тушу и воскликнул:

— Весит, наверное, тридцать фунтов!

Гай сказал:

— Фу! Он вдвое меньше сурка, которого я убил, и вы ничего не поделали бы с ним, если б я не догадался захватить топор.

Ян определил вес в тридцать пять фунтов, а Калеб — в двадцать пять. (Впоследствии оказалось, что енот весил всего восемнадцать фунтов). В то время, как они разговаривали, Турок сердито залаял, как он имел обыкновение лаять на чужих людей. К ним подходил Вильям Рафтен. Он увидел свет в лесу и, опасаясь пожара, да еще при засухе, поспешил туда.

— Эй, папа! Отчего ты не в постели, когда спать надо?

Рафтен не ответил сыну, а, обращаясь к Калебу, насмешливо сказал:

— Не хочешь ли второй раз стрелять в меня. Впрочем, не стоит. Сегодня при мне нет денег.

— Слушай, папа! — воскликнул Сам, стараясь предупредить ответ Калеба. — Ты не прав. Я знаю, и ты должен знать, что про покушение Калеба все враки. Если б он стрелял в тебя, то ты не остался бы жив. Я видел, как он стреляет.

— В последний раз, когда я был пьян, мы оба одинаково выпили, — гневно сказал Калеб, овладевая, наконец, своим голосом.

— Недурно для человека, который клялся, что у него нет револьвера, — сказал Рафтен, указывая, на оружие Калеба. — Я тебя с ним видел десять лет тому назад. Но не боюсь я ни тебя, ни твоего револьвера, — добавил Рафтен, когда Калеб судорожно схватился за белую ручку. — И вот что я тебе скажу: не желаю я, чтобы ты и твой негодный пес, загрызающий моих овец, шатались у меня в лесу и наделали мне здесь пожара.

— Эй, Рафтен, чаша моего терпения переполнилась!

Калеб мгновенно прицелился и, вероятно, оправдал бы ходившие о нем слухи, если б Сам, оттолкнув отца, не стал между ними. Ян между тем повис на руке Калеба, а Гай благополучно спрятался за дерево.

— Прочь с дороги, мальчишки! — рычал Калеб.

— Ха-ха-ха! — издевался Рафтен. — Он опять видит, что я безоружен, и потому нападает на меня. — Не пугайтесь, мальчики, дайте мне с ним расправиться.

Рафтен страха не знал. Ему, вероятно, удалось бы оттолкнуть мальчиков, и тогда произошла бы беда, но, уходя из дому, он велел обоим батракам следовать за собою, чтобы помочь тушить пожар. Теперь они явились на место происшествия. Один из них был в хороших отношениях с Калебом, другой вообще отличался миролюбивым характером, и им удалось предотвратить столкновение. Сам между тем воскликнул:

— Если б тебе пробили дырку, папа, то, право, было бы за что. Ну, чего ты напустился на Калеба? Вовсе не он развел этот огонь, а мы с Яном, и сами же мы его и потушим. Ты обижаешь Калеба, а он тебе никакого зла не сделал. Ты на него напал, как бабушка Невиль напала на тебя после того, как забрала твою провизию. Постыдился бы! Это недостойно мужчины. Раз нет доказательств, — надо молчать.

Рафтен несколько смутился от слов сына, в особенности, когда увидел, что все против него. Он часто смеялся над тем, что бабушка Невиль выражала ему свою ненависть, тогда как он ей, кроме добра, ничего не сделал. Ему не приходило в голову, что он играет такую же роль. Другой отец оскорбился бы за непочтительность сына, но Рафтену обидчивость была так же мало свойственна, как и трусость. Когда прошло первое изумление, он подумал: