Олег Раин - Человек дейтерия

— Сам виноват, — вынес вердикт Степа, когда Гриша поделился с ним наболевшей проблемой. — Раньше тебя это устраивало, теперь нет, значит, ломай ситуацию.

— Поленом о колено? — невесело пошутил Гриша.

— А это уж как соизволит ваша светлость, — в тон ему ответил Степа. — Видел я твоих баронов и графов, — конечно, пацанчики не самые шелковые да пушистые, но причесать можно.

— Тебе легко говорить, ты вон какой. И бешеный, и здоровый…

— Дурачок! — Степа вздохнул. — Думаешь, хорошо быть бешеным? Да и сила — штука относительная. Вон случилась с отцом беда, а что я сумел? Да ничего. Только и надеемся теперь на вашего Василия Аркадьевича. А до этого ходил к разным начальникам, к главврачам совался, — и что? Смотрели на меня, лба здоровенного, и отписывались таблеточками.

Гриша кивал, соглашаясь, но все-таки думал, что в школе от такого лба отмахнуться было бы сложно. Сам он здоровался теперь с Корычем, на переменках иногда помогал с математикой Тихману, но круг его общения все-таки не слишком изменился. Тот же Леший по-прежнему демонстративно сторонился Гришки. Трогать не трогал, однако глядел выразительно. Дескать, должок за тобой, стручок зеленый…

А на переменах соблюдалась все та же выстроенная годами иерархия: в центре — Дон с Лешим, за ними — Костяй с Димоном и прочие ребятишки. Степа сказал: «ломай», но как это сделать? Выкинуть что-нибудь нестандартное? К примеру, протолкаться к Лешему, вынуть у него сигаретку изо рта и швырнуть в окно? А дальше? Дальше оторопевший Леший ударит его в грудь, а может, и в лицо. И тогда… Тогда Гриша изумит всех — возьмет и зарядит Лешему портфелем по шарабану. Точно! Именно портфелем — тяжелым, набитым твердющими учебниками. Это вам не фофан Костяя, — подарок куда весомее! Может, даже Леший упадет. Правда, если не упадет, обязательно ринется в атаку. И… Гриша сжал челюсти. Пусть даже и ринется. Встретить его в атаке еще одним портфелем, и все! Нет протона с позитроном. И тот же Москит тут же развернется вертким флюгером:

— Ребцы, гля! Гриня Лешему бошку расшиб. Совсем вольтанулся!

Гриша мечтательно улыбнулся. Наверное, и Степа будет доволен таким раскладом. Потому как друг «сам» решил — и «сам» претворил в жизнь. Да и терять по большому счету Грише нечего. Если все получится, эффект будет сокрушающий. По школе тут же полетит молва: «Гриня котелок Лешему проломил. Вдарил так, что мозги расплескались»… В общем, звучало бы парадно. Все равно как новость о какой-нибудь медали за спасение на пожаре. И тот же Дон первым будет подходить, здороваться. И наверняка заметит, что пальцы у Гришки стали сильнее. И Москит будет виться рядом, и девочки лукаво поглядывать…

— Чё тебе?

Гриша сморгнул и только тут осознал, что размечтался настолько, что перестал замечать происходящее. Наваждение было столь сильным, что толкнуло его вперед, заставив растолкать сгрудившихся в закутке одноклассников. Он стоял перед Лешим — можно сказать, один на один, как в собственной недавней фантазии. Правда, не было в руке увесистого портфеля, да и желание расшибать «бошку» куда-то враз испарилось.

— Чё-то сказать хотел? — спокойно повторил Леший.

— Он не сказать, он с предъявой, — съехидничал вездесущий Москит. — Видал, какой решительный!

Оказывается, в жар и холод может бросить одновременно. Именно это с Гришей и произошло.

— Вот, — в каком-то звездном озарении он лихорадочно сунул руку в карман и вынул платок Лешего. Тот давний — уже постиранный и выглаженный. — Это ведь твой. Вернуть хотел.

Словно и не он сказал, а кто другой. Но ведь нашлись же слова! Родились в нужный момент. И про платок вспомнил, хотя лучше было бы про ту историю с фофанами не вспоминать.

— Короче, спасибо…

Леший оторопело взял платок, а Гриша, развернувшись, тронулся в обратный путь — сквозь удивленные лица одноклашек, через прорванные орбиты. Электроном, что самовольно приблизился к ядру — на глазах у всех, не пугаясь ядерной реакции. Но в том и крылся фокус, что этой чертовой реакции не последовало, а последовало совсем даже другое.

Это «другое» уже после уроков, основательно успокоившись, Гриша определил как победу. Может быть, над Лешим, но, скорее всего, над самим собой. Жаль, не было с кем поделиться новостью. Как и вчера, Степа к школе не подошел. Встретиться им довелось только на следующий день, и так получилось, что день этот оказался последним в их недолгой совместной жизни.

Раньше Гриша об этом даже не помышлял. То есть недоступной казалась вообще любая девчонка. Воображала Алка, пижонистая Катюха, раскрасавица Улька — да практически ко всем страшно было приблизиться… Кроме того, постоянно чудилось, что все самые симпатичные одноклассницы давно поделены. То есть сами девчонки об этом, вероятно, не подозревали, но так оно, по сути, и было: на ту же Алку имели виды Леший, Дон и еще треть мальчишек из класса, по Катюхе вздыхал Тихман, на Ульяну глазели Костяй с Димоном. Даже Москит кого-нибудь из «девок» время от времени объявлял своей закадычной подругой. Смешно, но с этим молчаливо соглашались, и даже богатырь Дон соблюдал дистанцию между собой и Алкой, негласно признавая равное право Лешего. Да что Дон, даже выбор угрюмого Тихмана — и то уважали.

Но…

Все оказалось полнейшей чепухой. Поскольку выяснилось, что никого суровые парни в действительности не делят и не выбирают, а выбирают исключительно сами девчонки. Еще долго Гриша не открыл бы этого факта, не случись у них смешных проводин.

А получилось так, что после уроков, когда он наконец-то увидел поджидающего у школьных ворот Степу, откуда ни возьмись вынырнули Алка с Ульяной. И ведь не дружили они между собой, а тут спелись и сговорились. И наперед словно знали, где частенько Степа встречается с Гришей. А далее произошел преспокойный делёж кавалеров. Подойдя к ребятам, девочки взяли их под руки и развели в стороны.

В таком порядке они и вышагивали — впереди Степан с Аллой, за ними Гриша с Ульяной. Под ручку, с неторопливой солидностью. Самое смешное, что все четверо молчали — и находчивая Алка, и всезнающий Степа, и они с Улей. А совсем уж на отдалении семенили Москит, Дон и еще пара ребят из класса. Не сказать что с раскрытыми ртами, однако с лицами не самыми радостными. Девочки и Степа их, верно, не замечали, но Гришка, поднаторевший по части заметания следов, несчастных воздыхателей заприметил сразу. Понимание того, что за ними бредут обиженные воздыхатели, также не добавляло красноречия. Рука, стиснутая локотком Ульяны, казалось, наливается горячим свинцом. Собравшись с духом, что-то он все же спросил про картины и студию, что-то Ульяна ему ответила. Стук собственного сердца помешал Грише расслышать — что именно. На этом содержательная беседа завершилась. Ни Гриша, ни Ульяна больше не раскрыли рта. Когда дошли, наконец, до Алкиного подъезда и разомкнули руки, все четверо одновременно вздохнули — не то сокрушенно, не то с облегчением. И вместе же рассмеялись.