Альберт Иванов - Король дзюдо

Мы «забывали обо всем» целых полгода.

Потому я и говорю, что мириться можно до бесконечности и до умопомрачения, пока совсем не рассоришься.

…Снова, будто ни в чем не бывало, мы начали тренироваться в «дойо». А по утрам и вечерам смотрели у меня в сарае телевизор: все соревнования, какие показывали.

Мы ликовали, когда первую золотую медаль в весе до 78 килограммов завоевал наш спортсмен: Шота Хабарели стал олимпийским чемпионом, одержав пять побед, в том числе над чемпионом Европы из ГДР Хайнке и — в решающей схватке — над кубинцем Феррером.

Очень болели мы и за Емижа, который, к сожалению, получил «бронзу», а золотая медаль досталась французу Рею. Тут нам было обиднее всего: ведь это состязания в «нашем», наилегчайшем, весе!

Зато уж Николай Солодухин в весовой категории до 65 килограммов не подвел, стал олимпийским чемпионом. Сам он был родом из какой-то деревни в Курской области (а мы-то все-таки жили в городе), впервые увидел татами в Курске, занимался самбо и только затем, уже в институте, перешел в дзюдо. Значит, у нас не все потеряно, не поздно мы занялись спортом. И рост у него подходящий — всего метр шестьдесят четыре!

Сколько было интересных моментов! Особенно мне запомнилось, как француз Рей, имея «коку», выигрывал у кубинца Родригеса. «Матэ», — сказал арбитр, и борцы вернулись на середину татами. Электронное табло показывало, что до конца схватки осталась всего одна секунда. Кубинец бросился к французу, как тигр, а Рей… отбежал в сторону, словно испугавшись, что за эту секунду может что-то случиться. Мой телевизор сотрясался от хохота Дворца спорта.

Когда телекамера скользила по рядам зрителей, мы тщательно высматривали Юрика и Свету. Иногда нам казалось, что мы их вроде бы видим. Такой галдеж поднимался:

— Вот они! В третьем ряду!

— Нет, в шестом!

— Разуй глаза, в третьем!

В эти дни мы жили олимпиадой. Но одно меня по-прежнему угнетало: я все еще никак не мог решиться поговорить по душам с Королем. А обстановка накалялась…

Я все время размышлял: неужели я такой уж трус, если боюсь поговорить с Королем? Наверное, и в подземный ход тогда пошел только потому, что с нами был Король, который ничего не боится.

И я решил доказать сам себе, что не совсем пропащий. Твердо решил: поздно вечером пройду подземным ходом один с острова от часовни по тому незнакомому нам ответвлению, куда мы так и не попали из-за той запертой двери. Либо я ее сворочу, либо подберу ключи, как опытный взломщик. Надо же себя как-то проверить, испытать!

Кроме того, меня увлекал туда и зуд любопытства.

Думаете, в «Тимуре и его команде» хулиган Фигура с компанией лазили за яблоками в чужие сады из жадности? Ничего подобного, у них свои собственные сады были. Самое обыкновенное стремление испытать опасность, нервы пощекотать. Запретный плод же сладок — всем известно.

Лично я не знаю ни одного пацана, который не совершал бы набеги на соседские яблони. Чувствуешь себя как на фронте: сердце в пятки уходит, а лезешь.

Так и меня тянуло в подземный ход. И страшно, и в висках стучит, и руки-ноги дрожат, а тянет словно магнитом.

Всяких старых ключей я набрал видимо-невидимо. И наступил тот почти роковой час — сами увидите.

В одну распрекрасную ночь, придерживая одежду, связанную ремнем, на голове и загребая другой рукой, я переплыл под покровом темноты на островок с часовней.

Оделся. Сковырнул в сторону копну сена, прикрывавшую вход, и углубился в подземелье, светя заблаговременно купленным фонариком. Никакой «нити Ариадны» я с собой не брал, а взял простой кусок мела, чтобы отмечать крестиками путь на стенах.

Дверь стояла на месте и по-прежнему была заперта. Напрасно я подбирал к замку ключи — ни один не подходил…

Я уже хотел повернуть обратно, но вдруг вспомнил про свой перочинный ножик. Без всякой надежды я просунул лезвие под язычок замка, поднажал, еще и еще… Лезвие хрустнуло, и одновременно щелкнул замок. Удалось!

Я осторожно отворил запищавшую дверь, в глубине души проклиная себя, что вспомнил про ножик. Если б не вспомнил, то шел бы уже себе домой.

Теперь отступать было глупо. Что желал, то и получил. На ловца и зверь бежит, как собака Баскервилей на Шерлока Холмса.

Фонарик осветил знакомый «зал», где мы уже были и где подземный ход разветвляется на две дороги.

Я постоял немного, успокаиваясь, и двинулся в неизвестность, не забывая ставить мелом крестики на стене.

Тот же свод над головой, те же стены… То сухая земля, то вязкая, мокрая глина под ногами.

«После четырехдневного изнурительного пути, полного нечеловеческих лишений и смертельных опасностей, проваливаясь в бездонные трещины и чудом спасаясь, я пересекал зубастые от сталактитов и сталагмитов пещеры, похожие на огромные раскрытые пасти, трижды переплывал подземные озера, был атакован стаей летучих мышей, цеплявшихся когтями за лицо и волосы, и все-таки остался жив благодаря своей железной воле» — так хотелось бы мне описать свое подземное путешествие, но ничего этого не было, хотя страху я натерпелся не меньше, чем если бы так и было на самом деле. Идти одному неизвестно куда под давящим сводом между осклизлых, заплесневелых стен — прогулочка не из приятных.

Летучую мышь я видел всего одну: она мгновенно пронеслась мимо меня — даже рассмотреть не успел. А может, то была какая-нибудь заблудившаяся птица…

И еще я увидел крысу — ее глаза сверкали красными бусинками в свете фонаря. Она медленно, чувствуя себя хозяйкой подземелья, перешла мне дорогу и юркнула в дырку в стене.

Крыса — не черная кошка, и, немного поколебавшись, я пошел дальше.

Судя по моим часам, я находился под землей уже минут пятьдесят. Ход заметно пошел кверху. Через десять минут он снова раздвоился.

Левое ответвление вело в тупик с такой же стеной из нового кирпича, как и та, что мы встретили, когда ходили в подземелье во второй раз без девочек.

Другой рукав подземного хода привел меня к каменным ступенькам, ведущим куда-то вверх.

Черт побери, я чуть не повернул обратно, сытый своим приключением по горло!

Я поднялся по ступенькам — над головой оказался ржавый люк. Мне оставалось только дернуть за кольцо, что я и сделал. Люк, внезапно открывшись, проломил бы мне голову, если бы я не успел отскочить вниз.

Пахнуло свежим воздухом и цветами. Я вылез, и свет фонарика уперся в кладбищенский крест!

Я лихорадочно поводил фонариком из стороны в сторону: кругом теснились кресты, высокие и низенькие, большие и маленькие, деревянные, железные и каменные — целая чаща крестов.

Завопил бы я с перепугу во все горло, да побоялся, что сбегутся все мертвецы поиграть со мной в жмурки. Только жмуриков мне и не хватало.