Марк Твен - Приключения Гекльберри Финна [Издание 1942 г.]

Удивительно находчивая голова был этот герцог! Он скоро напал на блестящую мысль. Он нарядил Джима в костюм короля Лира: длинный балахон из мебельного ситца, белый парик из конского волоса и такая же борода. Лицо, шею и руки Джима он выкрасил гримировальными красками в мертвенно синий цвет, и Джим стал похож на утопленника, пробывшего под водою дней десять. Ужасный вид! Настоящее пугало! У самого входа в шалаш герцог прибил дощечку с такою надписью: «Больной араб! В спокойном состоянии не опасен!» Джим всем этим остался очень доволен. По его мнению, гораздо лучше притвориться сумасшедшим, чем лежать изо дня в день связанным верёвками и при каждом шорохе вздрагивать от страха. Герцог советовал ему устроиться вполне комфортабельно, а если бы кто вздумал его потревожить, он недурно сделает, если с видом сумасшедшего выскочит из шалаша и рявкнет несколько раз по-звериному. Нет сомнения, что любопытные разбегутся и оставят его в покое.

Наши пройдохи желали бы ещё раз пустить в дело своего «Королевского камелеопарда» — уж очень прибыльно это было, — да боялись, как бы не обнаружился их обман. Долго они не приходили ни к какому соглашению. Наконец герцог заявил, чтобы его оставили часа на два в покое: он надеется придумать что-нибудь интересное. А король решился посетить соседнее селение — без всякого плана, надеясь, что господь бог — мне думается, он больше полагался на чёрта — направит его на путь истины. В городе, где мы в последний раз останавливались, мы все купили себе по паре запасного платья. Король принарядился и велел мне тоже одеться прилично.

Костюм короля был весь чёрный и придавал ему очень важный и гордый вид. Я никогда не думал, чтобы платье могло так изменить человека. Прежде он смахивал на подозрительного старого бродягу, а теперь, когда он снимал свою белую шляпу, раскланивался и приятно улыбался, сохраняя при этом важную, благочестивую и благородную осанку, можно было подумать, что это наш праотец Ной, который только что покинул ковчег.

Джим вычистил лодку, а я приготовил вёсла. В трёх милях выше городка стоял большой пароход, который грузился там уже более двух часов.

— Принимая во внимание мой наряд, — сказал король, — лучше всего сделать вид, что я еду из Сент-Луи, Цинциннати, вообще из какого-нибудь большого города. Правь к пароходу, Гекльберри, на нём мы и приедем в город.

Я не заставил повторять себе это приказание. Я рад был совершить подобную прогулку. Мы подплыли к берегу в полумиле выше городка, а потом направились вдоль берега. Скоро мы заметили молодого деревенского парня самого наивного, простодушного вида. Он сидел на берегу и платком вытирал с лица обильно струившийся пот. Погода была жаркая, а возле него лежало два дорожных мешка.

— Держи к берегу! — распорядился король.

Я повиновался.

— Куда бог несёт? — обратился он к юноше.

— На пароход! Еду в Орлеан.

— Садитесь к нам. Садитесь! Постойте только, вот мой слуга поможет вам перетащить ваши мешки… Адольф, — я понял, что это я, — выйди на берег и помоги господину.

Я исполнил его приказание, и мы втроём отправились дальше.

Парень был очень благодарен нам: легко ли тащить такую тяжесть в такую жару! Он спросил у короля, куда он едет, и король объяснил ему, что пристал к этому городку только сегодня утром, а теперь отправляется за несколько миль в гости к одному фермеру.

— В первую минуту, как я вас увидел, — обратился к нему парень, — я подумал: «Это мистер Вилкс! Жалко, он не поспел сюда во-время!» А потом думаю: «Нет, не может быть, чтобы это был он, тот не поехал бы в лодке вверх по течению». Вы ведь не мистер Вилкс, нет?

— Нет, моё имя Блоджет, Александр Блоджет, священник Блоджет, скромный служитель алтаря. Тем не менее я очень сожалею, что мистер Вилкс опоздал сюда, в особенности если он из-за этого что-нибудь теряет. Но… надеюсь, этого не случится.

— Нет, наследства-то он не лишится, оно от него не уйдёт. А вот брата своего Питера он не застанет в живых, это верно. Дорого дал бы покойный, чтобы повидаться перед смертью с братом: он только об этом и говорил последние три недели. Ведь расстались они ещё мальчиками и с тех пор не видались. А своего младшего брата Вильяма… он глухонемой… ему теперь лет тридцать-тридцать пять… он совсем никогда и не видел. Только Джордж и Питер жили в наших краях. Джордж был женат, но он и жена его оба умерли в прошлом году. Теперь остались в живых только двое: Гарвей и Вильям, и, к сожалению, ни тот, ни другой не поспели сюда во-время.

— Разве их не предупредили?

— О да, ещё месяца два назад, как только Питер заболел; он, бедный, сам почувствовал, что на этот раз ему не сдобровать. Видите ли, он был уже порядочно стар, а дочери покойного Джорджа ещё слишком молоды, чтобы составить ему компанию, кроме Мэри-Джен, рыженькой. И вот, после того как Джордж и его жена умерли, он очень тосковал, очень маялся. Ему страшно хотелось видеть Гарвея, да и Вильяма также. Видите ли, он был из тех людей, которые не любят писать завещаний. Потому он и оставил только письмо, в котором написано, где спрятаны деньги и как он желает разделить остальное состояние, чтобы дочери Джорджа тоже получили известную часть, так как их отец им ничего не оставил. Никак не могли заставить мистера Вилкса написать настоящее завещание.

— Как вы думаете, возможно, чтобы Гарвей совсем не приехал? Где он живёт?

— О, живёт он далеко, в Англии, в Шеффильде, он там священником. Здесь он никогда не бывал. Возможно, у него нет времени, а то, может быть, и письмо не дошло до него.

— Бедняга! Как грустно, что ему не пришлось повидаться с братьями!.. Так вы едете в Орлеан?

— Да, но оттуда я отправлюсь на парусном судне в Рио-Жанейро, где проживает мой дядя.

— Далёкий, далёкий путь! Но, должно быть, вам будет приятно его совершить. Как бы я хотел быть на вашем месте! Так вы говорите, что Мэри-Джен старшая. А каких лет другие две?

— Мэри-Джен — девятнадцать, Сусанне — пятнадцать, а Джанне едва четырнадцать — это та, у которой заячья губа.

— Бедные девочки! Каково-то им, одиноким, на белом свете!

— О, им могло быть гораздо хуже! Но у старого Питера было много преданных друзей, которые не дадут сироток в обиду. Вот Гобсон, баптистский проповедник, дьякон Лот Гави, Бен Реннер и Абнер Шэклфорд, адвокат Леви Белл и доктор Робинсон… А тут ещё их жёны, вдова Бартлет — да мало ли их там! С ними Питер был связан многолетнею дружбою и много писал о них своему брату пастору, так что, когда тот приедет, он будет знать, к кому обратиться.

Старик всё спрашивал и спрашивал, пока простодушный парень не выложил ему всю подноготную. А старик спрашивал обо всём, что только могло касаться мистера Вилкса: чем занимался Питер? — Кожевенным делом. — Джордж? — Он был столяр. — А кто такой Гарвей? — Пастор, как мы уже знаем. И так далее и так далее. Наконец он спросил: