Екатерина Неволина - Путешествие в бездну

Они добыли корону и избавились от этого мощнейшего артефакта (Ангелина проследила за этим), теперь нужно было лишь отнять у бывшего начальника ребят все те предметы, которые они ему уже принесли в клювике, как доверчивые птенчики. И вот тут их ждала новая неудача. Группу заманили в ловушку, в которой погибло несколько соратников Ангелины, она сама выжила лишь благодаря помощи все того же синеглазого оборотня.

Сидя в тесном пыльном шкафу, где невозможно было даже пошевелиться, она ощущала гибель сородичей, чувствовала их муки словно свои и вместе с тем даже более сильные страдания ей причиняла мысль, что Северин спас ее просто из жалости. Он жалел ее, словно дворовую собачку, словно чужого недолюбленного ребенка. Вот это было по-настоящему больно и унизительно!

«Я убью его!» — поклялась она себе тогда, а потом, освободившись из проклятого шкафа, зачем-то вернулась, рискуя собственной жизнью, чтобы спасти синеглазого и дерзкую девчонку, которая была для него действительно важной.

«Они нужны нам, я убью его потом, собственными руками», — уговаривала себя Лина. Но отчего-то сама же не верила своим обещаниям.

И вот эти двое перед ней. Сидят себе рядышком в огромном холле и словно не ощущают опасности. Видно, что боятся не за себя и думают лишь о попавших в плен друзьях. Словно святые, словно блаженные! Откуда вообще такие берутся?! При виде этих двоих ей хотелось нарушить их идиллию любым способом, но приходилось терпеть. Приходилось держать себя в руках, чего бы ей это ни стоило!

Они заметили ее появление и смотрели теперь на нее — с ожиданием и вместе с тем хмуро, настороженно, не доверяя.

— Все хорошо, — Ангелина улыбнулась, зная, как идет ей улыбка. — Отец дал добро на продолжение операции.

— Вампиры помогут освободить Глеба и Сашу? — уточнил Северин, буравя ее взглядом ярко-синих пронзительных глаз.

Лина едва заметно поморщилась:

— Я же просила вас не употреблять это слово. Воздержитесь от него хотя бы в Доме… Если, конечно, хотите получить нашу помощь.

Девчонка хмыкнула и принялась наматывать на палец прядь своих длинных черных волос. Она демонстративно молчала, словно показывала, как сильно презирает и саму Лину, и все, что имеет для нее ценность.

— Извини, — вид у Северина был вовсе не извиняющийся, — так что насчет помощи… твоих сородичей? Хватит кормить нас байками. Либо вы помогаете вытащить ребят незамедлительно, либо обойдемся без вас!

Ангелина позволила себе выдержать паузу — подвинула кресло и уселась в него, положив ногу на ногу, и только после этого вновь заговорила.

Мир перед глазами уже не расплывался, хотя в голове еще вспыхивала резкая боль при каждой попытке пошевелиться или даже открыть глаза. Глеб так и лежал с опущенными ресницами, постепенно возвращая себе память.

Все, что он видел недавно, было под воздействием психотропных веществ, которые ему подсунули, чтобы вырвать информацию о короне. Кстати, безуспешно, хоть это являлось хорошей новостью. Остальное выглядело гораздо хуже. Во-первых, неясно, что с Яном. Вероятнее всего, маг погиб… Его застрелили в той ловушке. Во-вторых, Саша, как и Глеб, оказалась в руках Евгения Михайловича, и это очень плохо, потому что у их бывшего директора отсутствуют, похоже, даже зачатки совести и гуманизма. Что там дальше?.. Глеб поморщился от острой вспышки боли. «Нет, не все так безнадежно, — сказал он себе, отдышавшись после медленно отступившего приступа. — Динка, Северин и Ангелина, похоже, на свободе. Уже хорошо… Да и запись наверняка дошла до адресата… Надо только набраться терпения, нас обязательно вытащат».

Глеб понимал, что пытается успокоить себя, но в данный момент это было необходимо. Глупо впадать в панику и переживать, поддавшись власти негативных эмоций. Гораздо умнее взять их под контроль, запастись самообладанием и быть готовым действовать, как только представится возможность. Глеб понимал, что не может раскисать. Что бы ни случилось, он по-прежнему несет ответственность не только за себя, но и за команду — за всех «русичей».

«Что я могу предпринять?» — спрашивал он себя снова и снова, и всякий раз выходило, что единственный разумный выход — ждать. Терпеть и ждать, а еще сделать все, чтобы не дать Евгению Михайловичу сломать себя и Сашу.

С момента неудачной попытки отбить у директора артефакты Глеб не видел девушку, и это волновало его сейчас больше всего, больше, чем настырная головная боль, вообразившая себя великим океаном и то накатывающая, то отступающая с изнуряющей монотонностью и непреклонностью.

Если сделать ничего нельзя, лучшее — это заснуть. Глеб так и поступил.

Он зажмурился и позволил себе провалиться в темную бездну сна, лишенного сновидений. А когда проснулся, то чувствовал себя уже лучше. Высокий плотный мужчина в белом халате, очевидно, врач, именно его голос Глеб слышал, когда пришел в себя во время допроса, измерил ему давление, пощупал лимфоузлы, скормил какую-то таблетку — на этот раз не психотропную, а обезболивающую — и, кажется, признал состояние пациента сносным. После санитар принес Глебу бульон с гренками, и Глеб, помня о том, что ему в любой момент могут понадобиться все силы, съел все до капли. Хотя тело еще недостаточно хорошо ему повиновалось, стало заметно лучше, и Глеб потихоньку разминал мышцы, пытаясь делать это если не скрытно, то хотя бы не слишком заметно. Не будет вреда, если он восстановится лучше, чем станет думать Евгений Михайлович.

Сконцентрировавшись на мелких задачах, Глеб избегал думать о действительно важном, сожалея лишь о том, что не может подбодрить Сашу, но он даже не предполагал, что следующая их встреча не доставит ему радости.

Ее привезли в палату среди ночи, и, увидев Сашино лицо при ярком искусственном свете, Глеб впервые испугался. Это было совершенно не знакомое ему лицо: исхудавшее, бледное до синевы, с застывшими, погасшими глазами. Прядь темных волос, тоже ставших вдруг безжизненно-тусклыми, свешивалась почти до пола. Тонкие руки с отчетливо проступившими косточками были сложены на груди под простыней, как у покойницы.

Конечно, Глеб решил, что ее, как и его, накачали веществами, и даже, мигом забыв об осторожности, ринулся на врача с кулаками. Но этот порыв, разумеется, был обречен на провал. Глеба быстро скрутили, а врач, присев на край кровати, едва выдерживающей его вес и натужно, даже как-то жалобно скрипящей под ним, покачал головой.

— Мы ничего ей не сделали, — сказал врач, разводя руками с грацией слона, попавшего в посудную лавку, — она находилась в прострации с самого начала. Разговаривать с ней в таком состоянии бесполезно, не вытянет. Я пытался ее укрепить, вводил витамины, но бесполезно. Кажется, сам ее организм не хочет функционировать.