Вальтер Скотт - 7 лучших историй для мальчиков

Однако Ункас сохранял ясное спокойствие в эти ужасные минуты. Равнодушным взглядом смотрел он на приготовления и, когда к нему подошли мучители, встретил их твердым, непоколебимым взглядом. Один из них, разъяренный больше других, схватил молодого воина за ворот рубашки и разорвал ее. Затем с воплем дикой ярости подскочил к своей жертве. Но внезапно он остановился, словно какая-то сверхъестественная сила вмешалась, чтобы спасти Ункаса. Глаза делавара, казалось, выкатились из орбит, рот открылся, и вся фигура как будто окаменела от изумления. Медленным движением он поднял руку и показал пальцем на грудь пленника. Товарищи его столпились вокруг и уставились на прекрасное, вытатуированное голубой краской изображение маленькой черепахи на груди пленника.

Одно мгновение Ункас наслаждался своим триумфом, глядя со спокойной улыбкой на эту сцену. Затем он отстранил толпу гордым, высокомерным движением руки, вышел на середину с царственным видом и возвысил голос, перекрывший шепот изумления, пробегавший в толпе.

– Люди ленни-ленапов! – сказал он. – Мой род поддерживает Вселенную! Ваше слабое племя стоит на моей броне! Разве огонь, зажженный делаваром, может сжечь сына моих отцов? – прибавил он, гордо указывая на простой знак у себя на груди. – Кровь, происходящая от такой породы, потушила бы ваше пламя. Мой род – родоначальник всех племен!

– Кто ты? – спросил Таменунд, вставая на ноги скорее от поразивших его звуков этого голоса, чем от слов пленника.

– Ункас, сын Чингачгука, – скромно ответил пленник, отворачиваясь от толпы и склоняя голову из уважения к личности и годам старика, – один из сыновей Унамис – Великой Черепахи.

– Последний час Таменунда близок! – воскликнул мудрец. – День наконец близится к ночи! Благодарю Маниту за то, что здесь есть тот, кто заменит меня у костра совета! Ункас, внук Ункаса, наконец найден! Дайте глазам умирающего орла взглянуть на восходящее солнце!

Юноша легко, но с гордым видом взбежал на возвышение, откуда был виден всей волнующейся, изумленной толпе. Таменунд не мог насмотреться на него, видимо, вспоминая былые дни счастья.

– Не стал ли я юношей? – наконец проговорил пораженный старец. – Неужели я видел во сне все эти зимы? Видел народ мой, рассеянный, как песок, гонимый ветром, видел ингизов, более многочисленных, чем листья на деревьях? Ныне стрела моя не испугала бы лани; рука моя высохла, как ветвь мертвого дуба; улитка перегнала бы меня в беге, а между тем передо мной стоит юный Ункас, такой же, как в былые дни, когда мы вместе сражались с бледнолицыми! Ункас, барс своего племени, старший сын ленапов, мудрейший сагамор могикан! Скажите мне, делавары, неужели Таменунд проспал сто зим?

Глубокое молчание, последовавшее за этими словами, достаточно ясно выражало благоговейный трепет, с которым народ принял слова патриарха. Никто не смел отвечать – все ожидали затаив дыхание, что произойдет дальше. Ункас, все время смотревший в лицо старика с любовью и глубоким почтением, решился заговорить.

– Четыре воина из рода Ункаса жили и умерли, с тех пор как друг Таменунда водил свой народ на войну, – сказал он. – Кровь Черепахи текла в жилах многих вождей, но все они вернулись в землю, из которой пришли, кроме Чингачгука и его сына.

– Это правда… Это правда… – заметил старец; луч воспоминаний рассеял его забытье. – Но мудрецы часто говорили, что два воина древнего рода живут еще в горах ингизов. Почему же так долго пустовали их места у костра совета делаваров?

При этих словах молодой человек поднял голову, все время склоненную в знак уважения к Таменунду; возвысив голос так, чтобы его слышала вся толпа, и как будто желая раз и навсегда объяснить образ действия своего рода, он заговорил:

– Некогда мы спали там, где можно слышать гневный ропот Соленого Озера. Тогда мы были правителями и сагаморами всей страны. Но когда у каждого ручья стали попадаться бледнолицые, мы пошли вслед за оленями, назад, к нашей родной реке. Делаваров не стало. Лишь немногие воины остались пить воду любимой реки. Тогда предки мои сказали: «Здесь мы будем охотиться. Воды этой реки бегут в Соленое Озеро. Если мы пойдем в сторону заходящего солнца, то найдем потоки, которые бегут в великие озера сладкой воды; могиканин умрет там, как умирают морские рыбы в прозрачных источниках. Когда Маниту будет готов, то скажет: «Идите», – и мы пойдем по реке к морю и вернем себе свое». Вот, делавары, во что верят дети Черепахи! Наши глаза устремлены к восходящему солнцу, а не к заходящему. Мы знаем, откуда оно приходит, но не знаем, куда уходит. Я все сказал!

Потомки ленапов слушали слова Ункаса с тем уважением, которое внушает суеверный страх, и тайно наслаждались тем образным языком, на котором говорил юный сагамор. Ункас внимательно следил своими умными глазами за слушателями и, убедившись, что его слова произвели выгодное впечатление, постепенно отбросил властный тон. Окинув взглядом безмолвную толпу, окружавшую возвышение, на котором сидел Таменунд, он впервые увидел связанного разведчика. Ункас пробрался сквозь толпу к своему другу, быстрым, гневным взмахом ножа перерезал связывающие его тело ремни и дал знак толпе расступиться.

Индейцы повиновались молча и снова сомкнулись в круг, как до появления Ункаса. Он взял разведчика за руку и подвел его к патриарху.

– Отец, – сказал он, – взгляни на этого бледнолицего: это справедливый человек, друг делаваров и гроза макуасов.

– Какое имя заслужил он своими подвигами?

– Мы называем его Соколиным Глазом, – ответил Ункас, называя разведчика его делаварским прозвищем, – потому что зрение никогда не изменяет ему. Мингам он известен своим верным ружьем, и они называют его Длинным Карабином.

– Длинный Карабин! – воскликнул Таменунд, открыв глаза и сурово глядя на разведчика. – Моему сыну не следовало бы называть его другом.

– Я называю другом того, кто доказывает дружбу делом, – ответил молодой вождь спокойно и твердо. – Если делавары приветствуют Ункаса, то и Соколиный Глаз находится среди друзей.

– Бледнолицый убил многих моих воинов. Его имя славится ударами, которые он нанес ленапам.

– Если какой-нибудь минг нашептал это на ухо делава-рам, то этим только доказал, что он лживая птица, – сказал разведчик.

Он решил, что для него наступило время снять с себя оскорбительное обвинение.

– То, что я убивал макуасов, я не стал бы отрицать даже у их собственного костра. Но никогда моя рука не принесла вреда делавару, так как я дружески отношусь к ним и ко всем, кто принадлежит к их племени.

Легкий одобрительный шепот пробежал среди воинов; они переглянулись между собой с видом людей, начинающих сознавать свое заблуждение.